Восемнадцатый скорый

Шлюпка у нас ладилась. И тех двух месяцев, которыми мы располагали впереди до чистой воды, вполне хватало, чтобы полностью закончить ее. Этой шлюпкой, можно сказать, мы только и жили.

А весна уже щекотала ноздри. Я часто вспоминал свою деревню, представлял, как хорошо сейчас там, какой плотный долгий туман держится по утрам меж хатами, как домовито и серьезно устраиваются в старых ветлах за колхозной конюшней грачи. Мать часто вспоминал, представлял, как выжидает она почтальона, надеясь на письмо. А от меня ни слуху ни духу… Видимо, эти беспокойные ожидания и укоротили ее жизнь. Она и умерла, так и не зная, где я и что со мной. В сорок четвертом, в апреле, ее похоронили, я же в Студеное лишь в августе сорок пятого попал. Годик бы ей подождать…

Мимо рощи, густо пыля, прокатил грузовик. Женщины, стоя в кузове, отчаянно горланили песню, слова которой трудно было разобрать за шумом мотора.

— На обеденную дойку бабы поехали, — пояснил Бородин. — Старкова баба там же. Ты знаешь, что я заметил, у хреновых мужиков бабы, как правило, хорошие. Вот и у Старкова тоже. Чем это объяснить?

Я не располагал подобными наблюдениями. И ничего не мог сказать Бородину. Мне не терпелось узнать, что же все-таки дальше было с ним, как ему с острова удалось выбраться.

Он же медлил, словно нарочно не замечая моего нетерпения. Сорвал травинку и стал пристально рассматривать на солнце, как бы пытаясь разгадать давнюю тайну, не дающую ему уже долгие годы покоя.

— Видишь, всюду жизнь, даже в этой травинке. И человеку это важно знать, чувствовать свою связь со всем миром… А на нашем острове одни сплошные камни были. Зимой и летом, как говорится, одним цветом, одинаково угрюмы. И знаешь, такая тоска порой брала. Хоть вой. Одна отрада — весной над нашим островом птицы появились. Чайки не чайки. Крикливые. Как начнут с утра звонить, будто деньги на камни сыплют.

XVII

— Да, — спохватился Бородин. — Незадолго до того, как нам уйти по льдам, над островом появился самолет. Мы не знали, что это за самолет — опознавательных знаков на нем не было, — но по конструкции догадывались, что он, по всей видимости, немецкий, и потому наблюдали за ним осторожно, стараясь ничем не выдать себя. Самолет тот покружил-покружил над островом, да и улетел ни с чем. Мы решили, что вряд ли он удовлетворится первым осмотром, прилетит еще, и, быть может, даже не один раз.

А вернувшись из своего неудачного похода по льдам, мы узнали, что самолет тот прилетал снова. Сказал это нам Федоров. Первый раз он сообщил это как новость, без вас, мол, к нам самолет прилетал, причем, сообщая это, Федоров мельком взглянул на Старкова, и я не мог не заметить этого хотя и быстрого, но испытующего взгляда.

Старков, видимо решив, что Федоров взглянул на него лишь затем, чтобы пригласить в свидетели, утвердительно кивнул.

Потом уже, когда мы возились у шлюпки, Федоров снова вспомнил про тот самолет, и некоторые подробности его рассказа показались мне интересными. Дело было, как рассказывал Федоров, так: на второй день после нашего ухода Старков взял винтовку и, уже не корчась от боли, а широко на всю ступню ступая, пошел за домик поохотиться на медведей. Следом за ним, по нужде, вышел и Федоров. В эту минуту как раз с наветренной стороны послышался стрекот самолета. Федоров крикнул Старкову, позвав его назад, в домик, но боцман даже не повернул головы, будто и не слышал. Он оставался стоять на открытом месте, в своей заметной на снегу черной одежде, разглядывая из-под руки самолет. И даже, как утверждал Федоров, замахал руками. Самолет сделал еще круг и качнул крыльями.

— Если был немец, — подытожил Федоров, — то, значит, нужно скоро ждать гостей. А в том, что это был немец, я не сомневаюсь. Когда самолет улетел, я спросил у боцмана, зачем он махал ему, ведь он тем самым выдал наше становище. А боцман ответил мне так: надоела, мол, вся эта мотня, скорее бы все кончалось. «Но если это немцы!» — крикнул я. «Ну и что?» — сказал он.

Рассказ Федорова меня озадачил. Не было оснований не верить ему, потому что Федоров всегда слыл за правдивого парня. Посоветовавшись между собой, мы решили смотреть в оба. Хотя подходы к нашему острову и были пока закрыты льдами, но всякое могло случиться.

И мы еще усерднее принялись за свою шлюпку. Заметив наше старание, боцман откровенно удивился: к чему такая спешка. Все равно, мол, раньше июня на такой галере не выгребешь, а до июня еще целых полтора месяца.

— Это уж точно, ждет гостей, — оживился Федоров, беспокойно поглядывая по сторонам.

И надо же такому случиться, — в это время, как нарочно, снова над нашим островом появился тот самый самолет без опознавательных знаков. Не знаю, в каком месте застал он боцмана, мы же поспешили забраться под шлюпку. Хотя, конечно, конспирация теперь была ни к чему. Боцмана, что называется, уже «засекли» и, разумеется, взяли наш остров на учет.

— Боюсь, что они нагрянут сюда раньше, чем мы снимемся с якоря, — предположил, тяжело дыша, Федоров.