Вошь на гребешке (СИ)

Черна фыркнула. Угольщик захохотал – огромный, чернолицый от копоти и страшный в потеках пота, как сам ночной лес. Тяжелой рукой он поддел Белька под затылок и толкнул к наковальне. Ученик Тэры Арианы облизнул губы, прокашлялся, поправил рубаху. Наконец кивнул, встал на колени, опираясь о край наковальни: жилы на больной ноге снова подвели, не допустили свободного движения.

– Я не предам тебя, – тихо пообещал Белёк.

Ладони дрогнули, несмело потянулись к бурому горячему клинку. Левая легла на основание, пока что лишенное рукояти, правая поддела легкое острие. Клинок вздохнул и отозвался на завершение избрания звоном, неразличимым уху, но внятным всем участникам ковки. Закат, будто задутый ветерком, погас. Пульс живой стали сделался явственным: он бился заодно с сердцем того, для кого теперь стал неотделимой частью.

– Ладошки не напекло? – полюбопытствовал угольщик.

– Хорошо, тепло, – Белёк расплылся в блаженной улыбке. – Спокойно.

– Пора идти к Тэре, – напомнила Черна.

Сказав неизбежное, она с долей настороженности глянула на приятеля. Неопределенность и тем более угроза перемен всегда заставляли Белька вздрагивать. Он терял уверенность или делался жалок, он заранее изобретал в уме худшие исходы еще не завязавшихся обстоятельств. Причем переживал не за себя, а за знакомых и – вот уж глупость – незнакомых.

На сей раз, вопреки обыкновению, Белёк лишь пожал плечами, смущенно улыбнулся и приобнял горячий клинок. Охнул, хлопнул по рубахе, сбивая пламя. Живая сталь не сжигает человека, ставшего её частью, но не щадит одежду и даже волосы.

– Прости, я рассеян сверх меры, – вздохнул приятель, удобнее перехватил клинок и понес, вежливо придерживая обеими ладонями и отстраняя далеко от одежды, стен, дверей – всего, что способно гореть.

– Как ощущения? – ревниво уточнила Черна, знавшая понаслышке о даре крови земли, но отчаявшаяся получить сокровище.

– Он разгибает меня, – улыбка Белька сделалась шире. – Он звенит… то есть мы звеним, нам все по плечу. Беды сделались вдвое легче, а радости – вдвое весомее. Черна, отчего повезло именно мне? Ты воин и кузнец, по праву и силе сталь должна родниться с тобой.

– Кровь мира, а не сталь, – поправила Черна. Растерла гудящий утомлением затылок. – Пожалуй, мне нельзя облегчать беды, иначе я вовсе перестану замечать важное, да и разгибать меня нет смысла. Все правильно, ты был нелепо тонкошкурый. Даже имя: оно у тебя вроде как у малыша, а не у взрослого человека.

Приятель кивнул, снова глядя на клинок и не отдавая себе отчета: впервые за время пребывания в замке он шагает по середине коридора, не пробуя прижаться к стене и пропустить всех, заранее сознавая или домысливая каждому встречному и попутному важное дело, дающее ему право пройти первым. Слуги от такого непривычного, нового Белька шарахались, а то и кланялись с уважением, вмиг рассмотрев перемену.

Тэра Ариана Файенская, хозяйка замка у основания северного луча, ждала учеников в главном зале, все у того же камина, неизменно наполненного жаром души этих земель. Она сидела в кресле прямо, как и подобает во время важного приема. У правого плеча замерла безмолвная Милена, старшая ученица. Она еще недавно полагала себя наследницей всего, что составляло силу и дар Тэры. Но – не сегодня… Слева от кресла едва решались дышать прочие старшие ученики. Все они уже несколько сезонов обитали в одной пристройке с Черной и Бельком.

Тэра дождалась, пока прибывшие займут подобающие места, и жестом пригласила всех учеников встать в кольца каменного узора пола, лицом к хозяйке, образуя ровный полукруг. Помедлив и едва имея силы скрыть недоумение, Милена покинула почетное место справа от хозяйки и заняла указанный ей свободный пятачок мрамора в общем построении учеников.

– Настало время определить испытание каждому, – Тэра обвела взглядом учеников. – Такое время неизменно совпадает с хрустальной восьмицей, но не всякий год я вижу смысл и желаю использовать право наставницы. Милена, начнем с тебя, это уже неизбежно. Кто бы ни дал тебе надежнейших гарантий, как бы ни расписал мою слабость и перемену законов мира, чем бы ни клялся – он солгал. Хрустальная восьмица – время прорицателей, мы не самые сильные и не самые главные в мире, однако же мы, вот парадокс, нужны и своим врагам, и своим сторонникам. Потому мы вправе не делить окружение на тех и иных, равно сомневаясь в привязанностях и неприязни. Ты была еще младенцем, когда я внесла тебя в кольцо стен. Я знала меру тяготящей твой род ошибки и ведала, как велик гнев мира. Но я выделила для тебя знак замка и с ним – защиту. Я посмела надеяться, что однажды передам тебе огниво51 и смогу обрести свободу от долгов и забот… Но ты не залатала прореху старой ошибки, ранившей душу твою. Не спрошу, кому и что ты сообщала минувшим летом. Зачем колебать основание замка, проверяя, чья сила сильнее – моя или того, кто обманул тебя и позже затер следы сговора? Просто сними с шеи знак и уходи. Корни спят, безопасные тропы еще целый день открыты для тебя.