Вошь на гребешке (СИ)

  - Плоский вопрос... Черна никогда не искала славы, Тох не может быть вне боя, который для неё - последний, - шепнул Бэл. - Победа тут совсем не при чем, такая, как видишь ты. Милена не искала прямого противостояния, но нашла врага, который ей не по силам... А я лежу разбитый и мне куда хуже, чем черу, - Бэл скривился и прикрыл глаза. - Стыдно жаловаться... я завидую черу. Он донырнет и разделит с ней последний бой. А я узнаю тяжесть изъяна севера. Я вне боя и не могу изменить то, за что готов заплатить по любой цене. Я не могу даже прорицать, я бессильно наблюдаю: сейчас дело Милены целиком зависит от неё одной. Никакие обстоятельства уже не влияют на исход. Только дар и изъян востока.

   Глава 29. Милена. Тонкий, как волос, восток

   Москва. Самый центр ее

   Закат надавил на город свинцовой плитой тучи. Крыши прогнулись под весом сумерек, испуганные тени накрепко привязались к машинам, домам, парапету набережной, фонарным столбам... Но злой ветер рвал их, раздергивал - и тени скрипели, испуганно вытягивались, чтобы лопнуть под кинжальным светом очередных фар и умчаться бесформенным клоком поземки. На освободившееся место лезли, торопливо крепились новые тени. Дрожали и ждали своей участи.

   Милена сидела у окна, с отвращением наблюдала паникующий город, иногда мелким глоточком пробовала красное сухое и сразу заедала терпкость неуместного в этот вечер лета клубникой, несовместимой с зимой. Плита тучи была - могильная. Смотреть на неё не хотелось, не смотреть было глупо. От страха прятаться - значит, отдать ему победу без боя. Милена упрямо сидела, повернув кресло к окну и раскрыв шторы. Где-то в городе умирали люди. В этот вечер их уйдет больше, чем в иные. Туча выдавит из бочки столицы так много живого сока, как только сможет.

   Бокал дрогнул в руке. Врастать в чужой мир больно. Глупо. Она приняла крап у старой Виты и не возразила. Это был воистину бесценный подарок, Черна едва ли надеялась, что через пропасть времени он будет доставлен по назначению. Но Вита сберегла и отдала, хотя пойди пойми: что сложнее, сберечь или отдать? Крап всю жизнь тянул силы и отравлял сны памятью Нитля, недосягаемого и желанного, как летнее тепло в такой бессветный вечер... Крап исцелял от недугов и продлевал жизнь. Отдав его, Вита обрекла себя остаться под свинцовой тучей - и не увидеть восхода... Чего ей стоило - это? Знать, пусть и неполным даром севера. Ждать день за днем встречи с незнакомкой, как приговора. Самой подойти и самой его огласить.

   "Вино можно выпить молодое, негодное, одним глотком... как и жизнь", - сказала Вита. Признала долг перед Черной. Наверняка, воительница с обычной своей упертостью смахнула кого-то в смерть вместо Виты, которой жизни и не полагалось. Черна, конечно, не намекнула на долг и даже не рассмотрела его. Она не уважала слабость, но исправно оберегала тех, кому повезло оказаться за спиной. И она не верила в благодарность слабых, а потому не испытывала разочарований.

   - Разве можно сразу уродиться зенитным ангом? - буркнула под нос Милена, повернулась к лампе и рассмотрела на свет вино в бокале. Чуть качнула хрусталь. - Легкой вам дороги, безумные.

   Виту или Черну она напутствовала, не имело смысла спрашивать даже у себя самой. Милена не стала. Выпила сперва теплоту вишнево-фиолетового вина. Затем улыбнулась солнышку лампы, горящему в сердце бокала. Лизнула лето - и заела очередной клубничиной.

   Где-то в неподвижном лесу, не умеющем помогать живым, где-то вне равнодушного города, еще живет Маришка. Это хорошо. Хочется верить, что ночь не заберет её и мальчика. Их - и других, к кому приросла душа.

   Милена отодвинула планшет. Она сыта здешними книгами. Вполне сыта, до отрыжки. Больше брать нельзя, сегодня головная боль недопустима. Здешний слой информации лежит далеко, тянуться в него было утомительно. Пора отпустить нити слов и смыслов, прикрыть глаза и ждать. Закат теперь не ярче свечного огарка. Значит, скоро позовут.

   Люди плоскости охотно служат тьме. Не в заблуждении, нет. Им нравится сила и вовсе не важен её источник. Более того, многим импонирует именно темный: нет ограничений. Это они полагают свободой. Добровольно, сами, ложатся под пресс такого свинцового вечера и выдавливают из себя сок жизни - детские радости, нечаянные открытия, умение ждать чуда и задыхаться от горячего восторга праздника, с радостью отдавать подарок другу, а вовсе не прятать свой - в чулан.

   Слой за слоем люди срезают с себя живых - человека. Скармливают сочные куски исподью. Делаются в итоге бесполезны даже своим хозяевам. Кто они - оголдыши, сдавшиеся тьме? У них полные хоромы достатка... и неунимаемая жажда обрести еще больше. Жажда, подобная кислоте и разъедающая изнутри. Неутолимая.