Вошь на гребешке (СИ)

Черна чуть морщила лоб. Говорить о своих ощущениях Йену не хотелось. Объяснять ему, как для тебя течет время и сколько в твоем понимании его сгинуло с вечера — тем более. Поездка на транспорте плоскости раздражала, желание выпрыгнуть на ходу и мчаться в полную силу, путь даже зная, что и тогда — уже поздно... Она из Нитля. У нее нет ни права, ни возможности менять выбор людей иного мира. Не силой же их делать такими, какие тебе угодны и понятны? И не хитростью. Так поступают исподники, их обман весьма успешен. Правда, за обман приходится дорого платить позже, но в плоскости ведь принято говорить "живем один раз" или и того хлеще — "бери от жизни все". Как будто хоть в одном мире, пусть самом древнем и мудром, есть полное понимание того, что же такое жизнь и как душа движется по ней...

Йен вел ровно, заполнял неудобную обоим тишину бессмысленным в общем-то рассказом о том, как страна за три месяца утратила треть территории и сменила власть, как она стала мелкой фигурой в большой игре и скоро будет сброшена с доски. Для Йена игра была занятна, он ценил умные ходы одних и красиво комментировал ошибки других. И, кажется, ему было совсем не больно смотреть со стороны. Может статься, он был немного вальзом, но таким... плоским, причастным к этому миру. Он полагал, что защищать одну небольшую крепость и стоять на ее стене можно, спихивая в смерть кого угодно вне стен. Он воевал не с исподьем или тьмою, он воевал с людьми, которые думали иначе или выглядели иначе. И было исключительно не важно, тьма в их душе или свет. Друг полезен, даже если он по сути — враг...

Дорога сперва извивалась, податливо следуя складкам рельефа. Но горы остались позади, а с ними и перепады высот, и каменные осыпи, и настоящие зимние заморозки. Иногда принимался дождь, он был мелкий и прилипчивый, как лесной гнус. Он роился сплошным облаком, стирая мир за окнами так, словно его вовсе нет. Йен, в обмен на прекращение рассказа о политике, добился права курить, наполняя салон отвратным в представлении Черны запахом и едким дымом. Воительница допустила легкое раздражение по этому поводу и, стравливая его, а заодно разбираясь в особенностях ночи и местности, позволила себе выплеснуть в мир вууда. Невидимый для водителя, он парил над крышей и жадно принюхивался к темному ветру.

Несколько раз путь преграждали горизонтальные палки, в сочетании с дощатыми будками и мрачными дозорными они составляли привычную часть здешней жизни. Йен перед каждым постом делался исключительно невозмутим, что отчетливо подтверждало: он ждет худшего. Но, к немалому удивлению англичанина, часовые неизменно делали шаг-другой к машине, вздрагивали, смотрели сквозь неё и отворачивались, а то и спасались бегством. Черна хмыкала, открывала дверцу и сама поднимала шлагбаум.

— Дорога заячьих сердец, — поделился недоумением Йен, миновав очередной пост. — Скажи, над нами не кружит сэр Дракула в смокинге?.. Впрочем, нонсенс, ни один джентльмен не будет летать под дождем в смокинге, это непрактично.

— Останови, — попросила Черна, указав на обочину. — Тебе следует знать, наверное.

— Неужели все же в смокинге? — почти всерьез ужаснулся Йен... и поперхнулся.

Вууд нехотя ступил в область тусклого света фар. Черна смотрела на темную часть себя с интересом. Это она выпускала крайне редко. Тэра Ариана была против заигрываний с подонками души. Кто знает, отчего? Может, слишком хорошо знала своего вууда и усвоила, до какой степени отношения с ним двусторонни.

— Подрос, — отметила Черна.

Йен сипло кашлянул и несколько раз быстро затянулся, пальцы вздрогнули — и только то. Приятно сознавать, что у твоего спутника безупречное самообладание, — отметила воительница. Чуть кивнула вууду. Морда в панцире брони повернулась к машине, золото глаз вспыхнуло ярче, уловив свет фар. Вууд потянулся, зевнул. Бой с Руннаром не мог не изменить воительницу, повлиял он и на вууда. Тварь теперь едва помещалась на дороге. Она обзавелась крыльями, отрастила на хвосте острый гребень и концевой изогнутый шип — наверняка ядовитый. Прежним остался лишь рыжий мягкий мех, роскошная оторочка всех панцирных стыков.

— С тигрой я недобрал, — обжегшись об наспех скуренную папиросу, отметил Йен, выбросил окурок и помассировал подушечки пальцев. — Оно... настоящее?

— В каком смысле?

— В смысле жизни! Оно... во плоти, — пожал плечами Йен. — Живое. Способно причинять вред? Черт побери, леди, вы не зря начали путь с колыбели иезуитства. Я толкую то, что вроде бы не требует толкования. И ничуть не желаю узнать ответ.

— Вероятно, не во плоти, — задумалась Черна, — ведь я пока что в себе, так мы называем состояние вне боя. Он живой, он — часть меня. Причинять вред... это его предназначение и страсть.

— Место и время ему должны понравиться, — поморщился Йен.