Восхитительная

Хозяин и его гости вошли в дом. Слуги унесли багаж, экипаж уехал. Верити задумчиво смотрела на опустевшую подъездную аллею.

Стюарт двигался вперед. А она, Верити, была обломком прошлого, ископаемым, мухой в курке янтаря, которой неведомо, что прошли миллионы лет и мир изменился до неузнаваемости.

Теперь у нее нет выбора. Она уйдет.

Обед от начала до конца был сущим мучением.

Неизвестно почему, но приготовленная мадам Дюран еда странно действовала на Стюарта – вопреки всем законам логики. Гостям ее блюда пришлись по вкусу – Марсден был вообще в восторге. А Стюарт сидел как на вулкане, и с каждым проглоченным кусочком что-то обрывалось в его душе.

Сегодня он не мог встать и уйти, как прошлым вечером, не мог приказать лакею унести блюда – он был не один за столом. Старался есть как можно меньше. Но крошечная молния все равно разит, как молния, и даже малый огонек способен обжечь.

Иногда он даже не понимал, что ест – каково на вкус падение с утеса? Он просто ел, и все его существо содрогалось от страха и отвращения, не желая подчиниться, но не в силах помешать этому яростному пробуждению чувств.

Ее стряпня производила в нем странный эффект. Он не мог не думать о женщине на кухне, которая обладала могучей колдовской силой. Прибегала ли она к искусству алхимии, чтобы выделить чистый элемент любовной тоски, чтобы пропитать им свои блюда? Или взяла неразбавленное желание и замаскировала его безобидным на вид карамельным кремом?

– В Париже о ней отзываются как о богине, – благоговейным тоном сообщил Марсден.

Нет, не богиня, а колдунья, исповедующая черную магию. Она обволакивала его радостями, которые он считал недостойными и невозможными. Заставляла забыть, что он респектабельный мужчина средних лет, который вот-вот станет еще респектабельней, когда женится и взойдет новой звездой на политическом небосклоне.

Стюарт был раздражен, не в силах объяснить, что с ним происходит. Раньше, когда он ел, еда была всего лишь едой. А кухарка – кухаркой.

Глава 7

Июль 1882 года

Почувствовав сильный голод, Верити перепугалась не на шутку.

Вот уже несколько недель у нее не было аппетита. Сегодня за целый день она не съела ни крошки. И вдруг сейчас поняла, что просто умирает с голоду.

Вместе с голодом проснулись старые страхи – умереть в сточной канаве, попасть в работный дом, стать одной из тех женщин с нарумяненными щеками и цепким взглядом, которые посылают воздушные поцелуи проходящим мимо мужчинам, а потом ведут их наверх, в свои убогие комнатенки.

Верити не догадалась купить что-нибудь съестное на обратном пути в гостиницу. От хозяина помощи ждать не стоило. Он и без того был возмущен ее поздним возвращением, уже успел закрыть дверь на засов – у него респектабельное заведение. «Никому не позволено уходить и приходить среди ночи», – ворчал он.

Потом включился голос разума, и мрачная хватка голода ослабела, уступив место другому страху, от которого тряслись поджилки и сладко замирало сердце: Верити панически боялась Стюарта Сомерсета.

Разумеется, думать о нем было намного приятней: ей вспоминались обрывки разговоров, едкие комментарии Берти и долгие минуты эйфории, когда щеки вспыхивали жарким румянцем.

Теперь, когда Верити сознательно принялась размышлять о Стюарте Сомерсете, оказалось, что она знает о нем довольно много, от Берти и из сплетен, которых наслушалась еще до того, как стала любовницей Берти. Мать мистера Сомерсета работала в мастерской известнейшей в Манчестере модистки. Весной тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года сэр Фрэнсис вызвал эту самую модистку в Фэрли-Парк в отчаянной попытке развлечь жену, которая отказывалась вставать с постели уже три месяца кряду после того, как получила увечье. Модистка привезла с собой дюжины рулонов лучших тканей и двух искуснейших швей.

Леди Констанс было не так легко уговорить встать с одра болезни, но вот Нельду Лэм долго уговаривать не пришлось. Через десять лет, когда леди Констанс уже не было в живых, Нельда Лэм вернулась в Фэрли-Парк и привезла с собой прискорбный результат предыдущего визита, а именно девятилетнего мальчугана, точную копию сэра Фрэнсиса.

Мачьчик, хоть и явился из трущоб, быстро привык к жизни в имении. Сэр Фрэнсис недоверчиво хмурил брови, когда отправлял его в Регби, одну из девяти лучших частных школ, занесенных в «Акт о частных школах» от 1868 года. Но мальчик отца не разочаровал. Он демонстрировал блестящие успехи во всем, за что брался, спокойно и уверенно превосходя брата, который был одаренным атлетом и далеко не последним в науках.

«Он словно автомат», – часто повторял Берти. Заводной механизм, который только и умеет, что маршировать в одном-единственном направлении – вперед, к успеху и новым сияющим вершинам.

«Зануда. Сухарь. Моралист. Не сумел бы повеселиться, явись к нему счастливый случай собственной персоной под кремом-англез и вцепись в лацкан его сюртука».