Читаем Восхитительные женщины. Неподвластные времени полностью

В начале XX века слава Надежды Ламановой достигла Европы: в 1902 году она впервые принимает участие в парижской выставке, и сразу же все ее работы скупил сам Чарльз Ворт – самое громкое имя мировой моды, одевавший все европейские королевские дворы. С тех пор она не раз демонстрировала свои туалеты за рубежом, и каждый раз с неизменным успехом. Неудивительно, что когда знаменитый кутюрье Поль Пуаре привез в Россию свою коллекцию в ориентальном стиле, навеянную костюмами Бакста для дягилевских антреприз, ее демонстрация проходила именно в доме у Надежды Ламановой – самой знаменитой российской портнихи. Модельеры быстро нашли общий язык: оба они были новаторами в области моды, и у них было много точек соприкосновения. Ламанова первой в России оценила идеи Пуаре, начав шить туалеты, к которым не требовался корсет – туники и платья в стиле «неогрек». Их дружба продолжалась многие годы. Через много лет Пуаре вспоминал о ней: «Ламанова была выдающейся портнихой и в то же время стала моей дорогой подругой. Это она мне открыла очарование Москвы – этих драгоценных ворот в Азию. Она и сейчас мне видится на фоне икон Кремля, куполов собора Василия Блаженного, прекрасной коллекции картин господина Щукина».

Клиентки Надежды Петровны, вероятно, были бы весьма удивлены тем, какой мягкой и добросердечной может быть их «швейный тиран» вне стен своей мастерской. В ее доме на Тверском бульваре часто собирались гости – Надежда Петровна была очень гостеприимной хозяйкой, хлебосольной и общительной. Она прекрасно разбиралась в искусстве и литературе, была способна беседовать с актерами, художниками и режиссерами, приходившими в ее дом, о волновавших их вещах, и в то же время она вызывала у них уважение как своим талантом, так и собственным мнением по любому вопросу, которое она готова была аргументированно отстаивать. Валентин Серов, знаменитейший художник, был близким другом Ламановой – к пятидесятилетию Надежды Петровны он начал рисовать ее портрет: мелом, углем и сангиной на картоне. Портрет не был закончен – вернувшись домой после последнего сеанса, Серов скончался от сердечного приступа.

Среди ее подруг была и известная меценатка, княгиня-миллионерша Евгения Федоровна Шаховская-Глебова-Стрешнева, последняя владелица знаменитой подмосковной усадьбы Глебово-Стрешнево (оно же Покровское-Стрешнево – путаница происходит из-за обилия фамилий у владельцев), где традиционно снимали дачи актеры Московского Художественного театра. В знак признательности и преклонения перед талантом Надежды Петровны княгиня подарила ей часть усадьбы, имение Елизаветино – в годы Первой мировой войны Надежда Петровна организовала там на свои средства госпиталь для раненых солдат. Впрочем, такие госпитали – в меру своих сил – устраивали многие обеспеченные женщины по всей России: ни одна русская дама не желала прослыть «непатриоткой».

Когда разразилась революция, Надежде Петровне было пятьдесят пять лет. Публикации в советской прессе о том, что Ламанова с восторгом приняла революцию, конечно, мало соответствуют действительности: она потеряла все, что имела – состояние, положение, клиентуру, дом, мастерскую… И начинать заново в таком возрасте было уже сложно. Но Ламанова была не из тех, кто опускает руки. Она решительно отказалась эмигрировать, отвергла все предложения французских, английских и американских фирм, – не только из-за сестер, о которых она привыкла заботиться, но и потому, что вне России она не представляла своей жизни. И она не просто осталась на Родине, но продолжила свою работу, будто обретя второе дыхание… Растеряв практически всех своих работниц (с ней осталась лишь одна помощница и сестры), Ламанова даже в самые голодные и нищие годы не прекращала работу, создавая уникальные наряды из подручных материалов – полотенец, одеял и кусков обивки с сожженной в холодную зиму мебели. А в 1919 году за дворянское происхождение и просто под горячую руку Надежду Ламанову арестовали и посадили в Бутырку – с сотнями таких же, как она, «бывших». На выручку ей бросились друзья, и в первую очередь – Максим Горький, чья гражданская жена Мария Федоровна Андреева, известная московская красавица, в прошлом – одна из ведущих актрис Художественного театра, назначенная после революции комиссаром театров и зрелищ Петрограда, – была постоянной клиенткой салона Ламановой. Через два с половиной месяца Надежду Петровну освободили.


Вечернее платье из атласа, шифона и машинного кружева. Мастерская Н. Ламановой, 1912–1913 гг.


Перейти на страницу:

Все книги серии Виталий Вульф. Признания в любви

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное