Восхитительные женщины. Неподвластные времени

Когда Айседоре было восемнадцать, Дунканы переехали в Чикаго. Здесь Айседора поначалу попыталась пристроиться в какую-нибудь из многочисленных балетных студий, но нигде не прижилась: она в принципе отвергала школу классического балета с его заученными регламентированными движениями, вместо занятий объясняя учителям о своем стремлении к импровизации и свободному танцу. Она считала, что танец должен быть естественным продолжением человеческого движения, отражать эмоции и характер исполнителя, импульсом для появления танца должен стать язык души – а ей предлагали, по ее мнению, ненатуральные позы и движения, в которых не было ни смысла, ни души.

Ради денег ей пришлось подрабатывать эротическими танцами в ночных клубах. Особенно она любила кафе «Богема» – здесь собирались мелкие актеры, начинающие писатели, бедные художники… Здесь Айседора чувствовала себя своей, ее импровизации принимались на ура. Особенно горячо аплодировал начинающей танцовщице рыжий художник Иван Мироцкий, польский эмигрант: в сорок пять лет он влюбился в Айседору, как только способен влюбиться пожилой неудачник в юную, наивную девушку. Однажды, когда они гуляли по лесу, Иван попросил Айседору о поцелуе – и она согласилась: при условии, что они поженятся. Несколько месяцев продолжался этот странный роман, полный наивных поцелуев и неутоленной страсти, была уже назначена дата венчания – как вдруг выяснилось, что у Мироцкого в Польше осталась жена. Свадьба расстроилась, оставив в душе Айседоры легкие сожаления о несбыточном и укрепившееся решение никогда не выходить замуж.

Отчаявшись добиться успеха на родине, в 1899 году Дунканы собрались в Европу: собранных с огромным трудом денег хватило лишь на места в трюме корабля, на котором перевозили скот. В Лондоне надо было все начинать с нуля, и Айседора долго ломала голову, как ей наиболее выгодно преподнести себя английской публике. Ниша эротических танцев уже была занята Мата Хари и ее подражательницами, просто импровизации под классическую музыку здесь, в стране с устоявшимися балетными традициями, отвергали еще более яростно, чем в Америке. И Айседора нашла выход: она связала свои танцы с Древней Грецией, возведя происхождение своих движений к античным статуям и изображениям на вазах. Проводя долгие часы в Британском музее, Айседора оттачивала свои позы, добиваясь не только полного сходства с античными оригиналами, но и подчинения их логике той музыки, под которую она танцевала, – произведениям Шопена, Бетховена, Штрауса, Мендельсона… Благодаря знаменитой актрисе Патрик Кэмпбелл, которая случайно увидела танцы Айседоры на улице, молодая американка получила приглашения в великосветские салоны – и уже первые выступления принесли Айседоре успех. Она танцевала в легкой свободной тунике, босой, и ее танец провозглашал свободу не только тела, но и духа. Правда, мало кто знал, что босые ноги, ставшие главной чертой образа Айседоры, появились случайно: однажды перед выступлением Айседора так волновалась, что пролила на свои «греческие» сандалии бокал вина (перед выходом на сцену Айседора традиционно выпивала бокал шампанского). Танцевать в них было невозможно – они не только благоухали спиртом, но и скользили. Деваться было некуда – и Айседора вышла на сцену босой. Публика была в таком восторге от новаторской идеи танцовщицы, что с тех пор она танцевала только босиком. Так она и вошла в историю – «божественной босоножкой».

Но Айседора уделяла время не только танцам – моло дая красавица покорила сердца сразу двух поклонников: пятидесятилетнего художника Чарльза Галле и молодого поэта Дугласа Эйнсли. Галле учил Айседору французскому и хорошим манерам и искренне недоумевал, как она может проводить время с прыщавым юнцом Эйнсли, а Дуглас ночи напролет читал ей стихи – и так же искренне удивлялся, что Айседора находит в старикашке Галле. Она же любила их одинаково – как братьев по искусству: по-другому она тогда не умела и не хотела.

Айседора Дункан, 1899 г.

Увы, танцы в лондонских салонах принесли Айседоре Дункан первую славу, но так и не принесли денег: светские дамы искренне считали, что, если они позволили бедной американке выступать перед титулованными особами, тем самым оказали ей огромную честь, которая дороже любых денег. Больше года такой жизни Айседора не выдержала, и снова решила уехать – на этот раз в Париж, где всегда приветствовали любое новое искусство, особенно если его проповедовала хорошенькая молодая девушка.