Восхитительные женщины. Неподвластные времени

Гончарова и Ларионов поселились в старом доме на улице Жака Калло, где комнаты были большие, а арендная плата маленькая. Они продолжали сотрудничать с Дягилевым, став ведущими оформителями спектаклей его труппы, – не стоит забывать, что в первую очередь именно сценографическим работам обязана Гончарова своей европейской славе. Несколько сезонов проработала в знаменитом доме моды «Мырбор» – несмотря на кажущееся французскому уху русским название, основала его Мария Куттоли, супруга французского сенатора. «Мырбор» специализировался на предметах интерьера и моделях с абстрактными рисунками по эскизам лучших художников – для «Мырбора» работали, например, Пабло Пикассо и Фернан Леже. Гончарова создала модели платьев с аппликациями в абстрактном или фольклорном стиле, напоминающие те, которые были сделаны ею для дягилевских балетов по Стравинскому, Римскому-Корсакову или Мусоргскому. Эти платья пользовались большим успехом, некоторые из них можно теперь увидеть в музеях. И Гончарова, и Ларионов по-прежнему много работали, поражая французских ценителей не только качеством своих картин, но и работоспособностью.

Марина Цветаева

На первом этаже их дома находилось знаменитое кафе «Петит Сен-Бенуа», владелец которого мсье Варе был признан самым красивым гарсоном Парижа. Про Варе говорили, что когда-то он служил у Гийома Аполлинера, и его кафе часто посещали сливки французской художественной богемы. Здесь же столовались Гончарова и Ларионов, и сюда после спектаклей приходила чуть ли не вся дягилевская труппа. И именно здесь летом 1928 года Гончарова встретилась с Мариной Цветаевой. Как вспоминал познакомивший их критик и публицист Михаил Слоним: «Марину Ивановну сразу привлекли в Гончаровой ее тихий голос, медлительные, сдержанные манеры, внешнее спокойствие, под которым легко было угадать натуру страстную и глубокую, ее чисто русская красота». Цветаева немедленно загорелась идеей написать книгу о Наталье Гончаровой – точнее, о двух Натальях, художнице и жене Пушкина. Как казалось Цветаевой, всю жизнь практически страдавшей от одиночества и непонимания, в Наталье Сергеевне она наконец нашла родственную душу, так же погруженную в творчество, с той же мерой таланта. Было несколько месяцев тесного общения, Гончарова даже давала уроки рисования дочери Цветаевой Ариадне Эфрон, талантливой художнице. Книга вышла весьма удачной, но дружбы не получилось – слишком страстная натура была у Цветаевой, слишком сдержана была Гончарова…

Однако не стоит думать, что Наталья Гончарова жила только живописью и ради живописи. У нее была и личная жизнь. Еще в начале 1920-х годов семейный союз Гончаровой с Михаилом Ларионовым распался, однако творческое единство осталось. Место Ларионова в жизни Натальи Николаевны занял некий Орест Розенфельд, эмигрант из России, неясного происхождения и непонятных занятий. Биографы художников сходятся на том, что он просто хотел погреться в лучах их славы, а чтобы вызвать к себе доверие, первое время изображал из себя бескорыстного мецената: организовывал Гончаровой и Ларионову летний отдых на море, помогал разбирать почту, вел переговоры с заказчиками. Вскоре он стал официальным секретарем Гончаровой, а затем переехал в квартиру художников. Он пользовался не только жильем, но и деньгами Гончаровой, считался ее официальным представителем и вел ее дела. В среде парижской богемы на такие отношения смотрели сквозь пальцы – там видали и не такое, тем более что вскоре и у Ларионова появилась возлюбленная. Девушка, которую звали Александра Клавдиевна Томилина, моложе Михаила Федоровича на двадцать лет, была дочерью московского купца, сбежавшего от большевиков. Александра, или Шурочка, как ласково звали ее Ларионов и Гончарова, была по образованию искусствоведом, работала в одной из парижских библиотек. Поначалу она нанялась к Ларионову натурщицей, затем стала секретарем, а потом сняла квартиру в том же доме на Жака Калло, только этажом ниже, и переехала туда.