Восход Акроникса (СИ)

— Тысячи! — последовал гулкий, словно эхо во чреве грота ответ и не было понятно откуда идет звук, из глотки существа или наростов на его голове. — Наш создатель, Таагар, жил в эпоху Войны Последних Дней. Некоторые называли её Последней Войной, но мастер Таагар всегда говорил, что пока существует жизнь, будут существовать и войны, и скорее солнце покинет небосклон, нежели смертные перестанут убивать друг друга. Видимо он, как и всегда, оказался прав. — Существо не пыталось шутить, оно лишь констатировало факт и от точности подобного предсказаний, прошедшего сквозь века, становилось немного не по себе. Однако едва оно попыталось произнести что-то ещё о сотворившем её мастере, как сталагмитовая корона на голове завибрировала, а по обелиску тут же пролегла новая трещина и слова умерли на губах, так и не родившись. Возможно, повреждения печати оказались все же сильнее, чем показалось вначале. Лишь немного погодя хранитель вновь, через силу, закончил. — Отвечая же на твой первый вопрос, хронист, позволь спросить, кем же ещё может быть тот, кто пробудил печать, и те, кто принес одну из утерянных частиц творения богов к месту, где ей и положено быть? Вы исполняете последний наказ предвечных и потому служите им, а по собственной воле или нет, не так уж и важно.

Викар ненароком коснулся небольшого мешочка на поясе, где вместе с алхимической колбой Тора сейчас покоился осколок Хроногресса, догадавшись, что речь видимо идет о нем. Несмотря на то, что сам обелиск был расколот и постоянно источал из своих недр тугую смолу, тем не менее площадка, выстланная желтоватым полированным камнем, оставалась оазисом спокойствия посреди кружащихся стен метели. Здесь даже мысли становились на удивление ясными, текли разменяно, подмечая каждую деталь в разговоре.

— Но мы пришли сюда только что, а ты был пробужден кем-то до нас. Схиремом. Он тоже хронист, несущий с собой частицу из города колдунов-алхимиков? — мысль о том, что Заарин мог получить полностью блокирующий любую магию осколок, неприятно кольнула Вика, так как подобное могло сильно осложнить предстоящую встречу, а то и вовсе сместить чашу весов не в их сторону.

Однако хранитель отрицательно покачал головой. Вот только порадоваться такому ответу молодой человек не успел.

— Нет. Тот, что прошел здесь до вас, пробудив меня и открыв путь в глубины, нес с собой не частицу великой машины, но искру силы одной из её создательниц. Богини Кеплера, что властвовала задолго до пришествия Разрушителя и большинства прочих, более молодых небожителей.

— Старше Пантеона? Она одна из Старых Богов? — глаза Даниэля расширились от удивления.

Шелк, вьющийся сквозь бледную кожу лица провожатого, натянулся, словно тот наморщил лоб, пытаясь понять про что разговор:

— Пантеон, Старые Боги? О том же спрашивал и отверзший печать. Мне неведомо, как ныне вы называете подобных ей, но госпожа была частью этого мира задолго до упомянутых вами.

— О владыка, да она же выходит из Древних! — зашептал в ужасе Даниэль.

Повисла гробовая тишина. От новости о том, что властительница боли и агонии, Плачущая Богиня, оказывается, является не просто одной из Пантеона, но демиургом древнего мира, да ещё к тому же приложившая руку к созданию Хроногресса, начинало неприятно крутить в животе. Волосы вставали дыбом при попытке представить, какими знаниями и силой должен обладать преодолевший разделяющий эпохи океан времени. Впрочем, это объясняло, почему вороны могильников, оживших после падения Фариза, оставались за невидимым барьером, отрезанные от сего места чуждой их природе мощью. Они были наследием гибели полиса, а эти врата пробудила мощь, создавшая его. Сколько же сил столкнулось в прошлом и настоящем в борьбе за этот странный артефакт давно минувших времен.

Руки хранителя, все так же не отрываясь от переплетения рисунков на обелиске, пришли в движение и тонкая сухая шея, словно боле не в силах удерживать голову с каменной короной, устало склонилась к центральной сфере на иссечённой трещинами тверди. Звуки стали гаснуть, словно увязнув в болоте загустевшего воздуха и нарождающегося заклятия. Ручейки смолы продолжали струиться по пальцам, как те внезапно погрузились внутрь печати Таагара.

Холодный голос Мрачного, скорее подошедший бы мертвецу, чем живому человеку, нарушил звенящую тишину:

— Что ты делаешь?

— То, ради чего был создан и чего не делал уже больше тысячи лет, до сего дня. Открываю дорогу. — последовал ответ хранителя, вошедшего уже по плечи в камень, своим телом словно раздвигавшего ониксовые льдины, проламывая путь внутрь обелиска, за которым начинался спуск в бездонную пустоту.

Тьма с жадностью пожирала костлявое тело, но там где истаивали измождённые чресла, стремительно терявшего силы стража, рождался некто иной. Тот, для кого мрак был домом, а неживой, холодно-белый свет, внезапно разлившийся из витиеватого фонаря, что удерживала укутанная в черный саван рука, являлся лишь раздражающей необходимостью, дабы «гости» его мрачного царства, не посворачивали себе шеи на ступенях лестницы, по которой он их поведет.