Восход Чёрной Звезды

Су Вонму в прошлом служил кадровым партийцем, но положение занимал не слишком высокое и особого веса не имел. Прочие кадровые товарищи с ним не особенно считались. Когда-то он играл в футбол. В политическом отношении Су отличался безупречной надежностью; он мгновенно улавливал новый курс партии и старательно по нему следовал. Он умел быстро и легко приспособиться к новой линии, научился по ней жить, отстаивать, объяснять ее правильность — пусть даже новая линия партии едва поддавалась вразумительному объяснению. И вот, когда высшие партийные чины решили, что наступил момент придать облику руководства более демократичные черты, что это будет стоящим вложением политического капитала, и, поглядев вокруг, принялись подыскивать надежного и популярного кандидата в члены президиума, тут-то и подвернулся Су — легкий и верный выбор. Переселившись в череп Многолицего, он оставался по-прежнему уживчивым, приятным в общении. Правда, пользы от него было немного. Такие, как Су, встречаются на любом совещании, в любом комитете — они поддерживают предложения других, но сами никогда ничего не предлагают.

Корелли Анастасио… о, это был еще один феномен! Чистых кровей туземец — американские предки на протяжении двух столетий. В прежней жизни занимался наукой. Кроме того, был существом абсолютно бесхребетным. Не менее благонадежен, чем Су Вонму, то есть собственных убеждений не имел вообще и поэтому был достоин доверия. Непохожим на других его делала жажда смерти. Он был рад тому, что умер. В прежней жизни остались взрослые дети и неудачный брак. Поэтому внутри черепа Многолицего он чувствовал себя в безопасности. Ему здесь больше нравилось.

Еще одним довольно заметным членом совета был Шум Хенджу. В прежней жизни ничего особенного из себя не представлял. Растил двух дочерей, трудился бригадиром на сталелитейном заводе, где однажды на него и плеснуло расплавленным металлом из ковша. Политикой никогда не интересовался. В широком мире, за стенами завода и домика, где обитала семья Шума, о его существовании даже не подозревали. Спасен Шум был по чистой случайности — если только оказаться внутри чужой головы означает спастись, — когда Многолицый предложил продолжать эксперименты с пересадкой мозговой ткани, тело Шума (а мозг его совершенно не пострадал во время несчастного случая, в отличие от тела, которое уже невозможно было спасти) первым подвернулось под руку, и он оказался вполне подходящим донором. К тому же Шум, как выяснилось, был человеком скромным и порядочным. Остальные импланты, бывало, снисходительно поглядывали на Шума с высоты воспоминаний о своих выдающихся и блестящих достижениях в прошлой жизни, которыми они тщеславно гордились. Шум ничего не имел против. Как и Алисия, он умел сохранять рассудительность и спокойствие в горячие моменты, умел снять напряжение, помирить ссорящихся, но, в отличие от Алисии, для себя почти ничего не требовал, потому что прав особых у него не было, да и почти ничего своего — тоже.

Что касается остальных имплантов, они преимущественно мало что сохранили от своей «персоны», поскольку ткани для пересадки брались из более глубоких, фундаментальных участков мозга. Но каждый из них разнообразил получившийся суп особым каким-нибудь привкусом. Многолицый, председатель совета, различал их всех, потому что у каждого голоса была своя особая окраска. Хотя объяснить этого он не смог бы. Ведь голоса были беззвучны. Подбор слов, напряженность желаний, дрожь неуверенности — вот по каким отличительным чертам он их узнавал.

И он слышал их всех постоянно, и, случалось, хор голосов доводил его до бешенства.

Многолицему едва удалось добиться относительной стабильности внутри собственной головы, когда он занял место в кабине ракеты. С момента пересадки кусочка мозговой ткани Дьена Кайчунга времени прошло достаточно, и пора бы Дьену взяться за ум и успокоиться. Истерические крики и конвульсии — ведь он вдруг обнаружил, что тело его погибло, а сам он пойман в ловушку, сам он оказался в бессрочном тюремном заключении внутри черепа Многолицего, — постепенно уступили место жалким всхлипываниям — вернее, беззвучным соответствиям всхлипываний. Остальные обитатели уже зажившего черепа старались успокоить новичка, утешить, помочь ему адаптироваться. («Только прошу вас, давайте на нем остановимся, — смиренно сказал Корелли. — У нас и так становится тесновато»).

Но космический полет оказался тяжелым испытанием. Перегрузки, стресс, психологический шок…

— Эй, ты, старый болван, просыпайся!

Голос Чай Говарда взревел прямо над ухом.

— Да я не спал, — тут же соврал Многолицый. Это была инстинктивная ложь, к которой прибегает всякий, ненароком задремавший и пойманный врасплох. На самом деле он и вправду задремал. За спиной Многолицего капитан ударной команды тщательно и методично проверял их готовность, а боевики-коммандос тихо переговаривались между собой. На экране впереди мельтешили непонятные яркие пятна.

— Что это такое? — громко спросил Чай, взмахнув рукой в сторону радарного экрана.