И шагнул в зеркальную гладь, расступившуюся перед ним словно ртуть, а шагнула следом.
И величественная тишина замка на краю таинственно-пугающего северного моря сменилась шумом сражения, криками боли, стонами умирающих и убийственным запахом крови и страха. В первый миг ослепленная солнечным светом я зажмурилась, но затем открыла глаза и увидела белоснежную крепость, встроенную в бело-голубую мраморную стену, простирающуюся по границе величественной темносиней реки, что текла от края и до края, теряясь в горизонте. Крепость в которую мы перенеслись являлась головной, то есть превышающей и размером и высотой остальные крепости, виднеющиеся в ленте крепостной стены. Отсюда казалось, что там, в других более маленьких крепостях все тихо, мирно и спокойно… Здесь же царила смерть. Прекратив созерцать окрестности, я оглядела крепость, испуганно затихающую с момента нашего появления.
Повсюду было красное. Кровь, трупы, валяющиеся изломанными куклами… и в основном неестественно и жутко лежали воины в красном, потому вероятно и складывалось впечатление, что повсюду кровь.
В общем и целом войска пресветлых отличались ярким цветовым оформлением — все офицеры в белом, без головных уборов и в белоснежных плащах, которые сейчас безжалостно трепал ветер. Оглядевшись я насчитала более сотни белоснежных. Так же мало было воинов в бело-голубом, на них имелись сверкающие шлемы, закрывавшие лицо и острием устремлявшиеся вверх, бело-голубые кольчуги. Далее следовали воины в голубом — судя по тем, кто находился возле нас, это были сплошь светлые, затем шло на увеличение — лучники в серебристо-сером, мечники в синем, странный род войск в зеленом и… много, много, много — около пяти тысяч, не меньше, воинов в красно-коричневых тканевых куртках, такого же цвета штанах и сапогах. На них не было кольчуг, легкий кожаный шлем едва прикрывал голову, среди вооружения мечи, секиры и арбалеты. Видимо пехота — наиболее многочисленная и наименее ценимая часть войск. Они, эти в красно-коричневом, были ниже и коренастее светлых, и это были люди. Люди. И среди убитых в центре этой громадной крепости в основном преобладали именно люди. Как могучие бородатые пехотинцы, так и стройные, тоненькие арбалетчицы, которые похоже все являлись человеческими девушками! Тоненькие, юные, хрупкие — именно они казались сломанными куклами в красном… в красной крови.
— Кажется, вы говорили, что люди здесь рабы, — холодно произнесла я.
Кесарь не удостоил меня и взглядом, он стоял молча, выражая силу, угрозу и незыблемость единой власти. Он просто стоял. Молча.
Но повторилось то, что мне уже довелось видеть — светлые, один за другим, начали медленно опускаться на колени. Люди последовали их примеру, но опустившись на колени согнулись, касаясь лбом и раскрытыми ладонями изгвазданного окровавленного камня. И не прошло двух минут, как все заполнившие площадь тысячи воинов, в позе абсолютной покорности, выражали готовность следовать воле нового императора… или старого, тут как посмотреть. Остались стоять лишь воины в серо-серебристом, издали похожие на сверкающие наконечники копья. Я так понимаю сторонники кесаря.
Пресветлый император сжал мою руку, которую продолжал удерживать в своей ладони, и заговорил.
Речь его была возвышенна, определенно усилена магией и проникновенна. Даже те офицеры, что опустившись на колени, продолжали держать подбородки гордо вскинутыми, медленно опустили головы, то ли от стыда, то ли от страха, то ли от всего вместе. Я не понимала ни слова, из речи Великого Араэдена, но что-то подсказывало мне — там не прозвучало ни единого обещания сладкой жизни. Кесарь не давал обещаний, кесарь ничего не требовал, судя по ласковой улыбке, блуждавшей на его тонких губах, он выдвинул ультиматум. Что-то вроде "Кто не со мной, тот против меня", а может: "Подчинись или умри", но скорее всего это было старое и доброе "Я вождь. Очень выносливый вождь… Готовьтесь!".
- Ты невыносима, — неожиданно и тихо сказал кесарь.
И завершил речь.
Едва стих глас императора над всей площадью вспыхнула руна. Она серебрилась и переливалась несколько томительных секунд, а затем рухнула вниз мириадом собственных копий, запечатлевшись на груди каждого воина.
Перед нами заискрилось зеркальное поле.
- Что это за руна? — спросила я, ступая в портал за увлекающим меня кесарем.
- Руна единения, нежная моя, — спокойно ответил кесарь. — Руна абсолютного единения.
Это как?
- В смысле они больше не смогут предать? — спросила я, замерев на пороге перехода.
Там за зеркальной гладью виднелась новая крепость.
- Все сложнее, нежная моя, — Великий Араэден холодно взглянул на меня, — руна единения соединила их жизни с моей в одностороннем порядке. Умру я — оборвется их дыхание.