Я снова села.
Посмотрев на наблюдающую за каждым моим движением пресветлую, вежливо осведомилась:
- Не будете ли вы так любезны, пресветлая, сообщить мне, где бы я могла найти… — нет, не то, — эм… встретиться с сиянием Эррадараса, вашим пресветлым сыном?
Не то, чтобы мое любопытство удовлетворили сразу, увы нет — для начала пришлось встать, и это далось мне не легко. Скажу больше — подняться мне помогли две рабыни. Хотелось бы назвать их служанками, но язык не поворачивался — служанки были у меня в Ирани, в оитлонском королевском дворце. Они были говорливые, иной раз не в меру, старательные, но не особо, имели яркий характер и собственное мнение… пусть даже частенько крайне оскорбительное по отношению ко мне. Но то были личности! Это — тени. Бледные, тоненькие, бесшумные, безголосые, не поднимающие глаз и не встречающиеся со мной взглядами — тени.
- Звезда моя, твой пытливый взгляд выражает недоумение с оттенком неодобрения, — произнесла пресветлая мать кесаря. — Рабыни вызвали твое неудовольствие?
Стоит отметить — при ее словах рабыни не то чтобы напряглись, о нет, они не позволили себе даже вздрогнуть, просто в их опущенных глазах явственно промелькнула обреченность. Обреченность несовместимая с жизнью. И только. Я поморщилась, досадуя не то чтобы на себя, скорее на пресветлую, проявляющую чрезмерное внимание к моей персоне и к моим эмоциям, которые она старательно считывала. Это… не то чтобы вызвало неудовольствие, это разозлило. И меня вполне можно понять — мало мне кесаря, считывающего все мысли до единой, так у него еще и матушка проявляет недюжие способности в определении эмоций, которые я не горела желанием делать достоянием гласности.
Ко всему прочему нестерпимо болела голова, что не добавляло мне ни сдержанности, ни собственно желания сдерживаться.
- Рабыни вызывают… недоумение, — холодно произнесла я, — о неудовольствии речи не идет.
И повернувшись, с вызовом посмотрела на пресветлую.
Эллиситорес, никак не отреагировав на вызов, задумчиво осматривала меня. Ее лицо оставалось бесстрастно-приветливым, излучая даже не эмоции — оттенки эмоций, прикрытые воспитанием, вышколенностью, учтивостью, холодностью, скрытностью… и прочим. Говоря откровенно — рядом с ней самая воспитанная из оитлонских леди смотрелась бы деревенщиной вытащенной из коровника. О том, как рядом с пресветлой смотрелась я сама, постаралась просто не думать. Я в принципе и до наших леди не дотягивала, что уж говорить о пресветлой… Что там кесарь мне говорил про путь от уродливой шлюхи до свинарки?…
- Недоумение? — эхом отозвалась Эллиситорес, вынырнув из мыслей, в которые, похоже, была погружена.
А быть может, просто держала паузу…
Я посмотрела на нее, хотя и так смотрела, но сейчас просто взглянула в глаза… Пресветлая посмотрела на меня учтиво, благожелательно и вежливо.
До меня медленно, но верно, начало доходить, что таки держала паузу…
И от этого по спине прошелся нехороший холодок… Просто если вот эта — в высшей степени воспитанная пресветлая держала паузу определенно с минуту, значит и остальные в Эррадарасе придерживаются примерно тех же правил в общении… Это сколько в таком случае длится одна банальная беседа, состоящая из обмена любезностями?!
- Вопрос, — севшим голосом произнесла я, — средняя продолжительность визита вежливости в Эррадарасе?
Я ожидала услышать "час" — это было бы досадно, учитывая, что империю мне следовало выстроить за год всего, но терпимо. Предполагала, что могу услышать "два часа", это было бы уже досаднее, но тоже в рамках возможного.
Однако миновала минута "драматической паузы" и Эллиситорес произнесла:
- Визит истинной вежливости не может длиться менее трех суток, Звезда моя.
Трех суток??? Убейте меня!
- Вы шутите? — слабым голосом вопросила я, по-детски и наивно надеясь, что шутит, хотя разумом уже понимала, что нет.
Пресветлая, благожелательно улыбаясь, выдерживала паузу.
Я видела, что она собирается вежливо ответить мне, но отчетливо понимала — не выдержу.
- Лучше бы меня сожрали гоблины! — громко, горько и обреченно простонала я.
После чего, не дожидаясь окончания "вежливой паузы", развернулась и проклиная все на свете, отправилась искать ванную.
И да, кстати, пока не забыла:
- Вина мне! — рявкнула рабыням.
Вызвав самое неподдельное удивление, на которое они были способны — у девушек слегка дрогнули ресницы. Только ресницы!
- А еще ванну и серое платье! — добавила я, дойдя до выхода, и обнаружив за ним просторное и наполненное светом помещение, менее всего напоминающее ванную.
К счастью далее искать не пришлось — тени, иначе и не скажешь, догнали меня и с поклонами проводили в купальню, где попытались помочь снять ночную рубашку.
- Вон! — разъяренно приказала я. — И двери закрыть! И вина мне! Много проклятого гоблинского вина! А лучше семедейку…
Последнее слово прозвучало со всхлипом, и не раздеваясь, я как была, залезла в прохладную воду, погрузившись в нее по шею.