– Дай я на тебя посмотрю, у харю отъел! – Всеволод ущипнул друга за щёку. – Хорошо, небось, студентов кормят? Ладно, парни, – он обратился к патрульным, – я друга провожу, чтобы он случайно во тьме чужие помидоры не подавил, а потом к вам вернусь
Всеволод включил фонарик, работающий от батарейки, и они пошли в сторону домов.
– Освещение осталось в центре, а на окраинах – только свечи, которые очень берегут, но я все тропы знаю, не боись, – Всеволод был рад встрече, и ему хотелось говорить со старым другом без остановки.
– Макс, наверное, тоже в народный патруль подался?
Всеволод помолчал немного, потом сказал:
– Нет больше Макса. Заболел он. Тут кроме нас и другие патрульные есть. Экипированные, наетые, в командировку сюда приезжают вахтовым методом. Отлавливают тех, кого считают безумными. Он спать перестал днём, глаза покраснели, бредить стал, к людям приставать. Они его схватили и в лечебницу. А тех, кто туда попадает, через пару дней сжигают в котельной. За три месяца десять человек, никто не исцелился, все погибли.
– Макс…
Они шли закоулками, виляя между различными посадками и ямами с оврагами. Кое-где кто-то копошился в своём огороде; где-то из окна на развалины смотрела одинокая старушка; откуда-то слышались крики играющих детей.
– Ты в шоке, небось, после столицы?
– Я здесь вырос, никогда не буду от этого в шоке. Ты не надумал уехать?
– Уехать? Меня выгнали из школы ещё в третьем классе, объявив, что из меня толку не выйдет. Я не побеждал на олимпиадах, как ты, я ничего не умею, а тут я нужный человек. Охраняю порядок, помогаю родителям. Невесту себе нашёл.
– Поздравляю! И кто же та единственная?
– Олеся.
– А-а, ты в неё ещё в школе влюбился.
– Как выяснилось, и она в меня. Ну, а ты? Ещё не женился там втихаря на какой-нибудь денежной студентке? Как твоя дружба с дочерью Надзирателя?
– Мы просто друзья, я же тебе говорил при пришлой встрече.
– Да, говорил, но мало ли что.
– Много ли! Там у нас всё строго. Чуть отвлечёшься от учёбы, тут же могут отчислить.
– Тебя всё равно не отчислят. Ты умный, а умных они любят. Не зря же проводят на нашем континенте и даже в таких заброшенных городах олимпиады! Вот и наши дома, твой слева, мой – справа.
Они обменялись крепким рукопожатием, и Всеволод отправился в патруль, а Слава пошёл к себе домой.
Открыв деревянную калитку, Слава оказался на узкой тропке между посаженной рядами картошки. Он поднялся на узенькое крылечко и отворил дверь. В сенях пахло печёным, чем-то очень вкусным, и запах этот был знаком. Мамины пряники.
Слава разулся, постучал в следующую дверь и вошёл внутрь. Надежда, женщина пятидесяти лет, высокая, худая и поседевшая, достала из печи последнюю порцию пряников. Она была одета в домашний халат, на руках были рукавицы. Надежда оглянулась на стук и увидела сына. Спешно поставив противень на стол, сняв рукавицы, она кинулась обнимать и целовать Славу. Из комнаты вышел дядя. Он деловито, с уважением пожал Славе руку и слегка приобнял.
– Руки мой и давай за стол, – с заботой сказала Надежда.
– Я не голоден, а вот чаю с пряничками – с удовольствием.
Они просидели за чаепитием около часа, Слава рассказал о жизни в студенческом городке и учёбе, а дядя Матвей поведал последние новости города под номером двадцать девять. С беспорядками было покончено, постоянные народные патрули охраняли спокойствие оставшихся жителей, хоть какая-то хорошая новость. А вот в здании единственной сохранившейся школы потекла крыша. В фельдшерском пункте из-за старой проводки произошёл пожар, поэтому сейчас врач принимает больных прямо у себя дома.
Поезд прибыл в город, перед самым началом зари. Сейчас же небо посветлело уже заметнее. Вскоре должен был начаться рассвет. Снаружи окна закрыли деревянными ставнями, изнутри – плотными шторами. Привыкшие к мраку глаза, казалось, могли рассмотреть любой предмет в темноте. Хотя домочадцы уже наизусть знали, как пройти по комнатам, ничего не задев: тут скрипнула половица, значит справа шкаф, тут она скрипнула по-другому – это путь на кухню.
– Спокойного дня, – Надежда проводила сына в его комнату и отправилась спать.