Восход Ганимеда. Смертельный контакт

Такие новости могли выбить из колеи кого угодно, а как действует на его родителей мировая нестабильность, он помнил еще с детства. Отец, глядя в экран, лишь сокрушенно покачивал головой, продолжая машинально постукивать пальцами по столешнице. Мать же, наоборот, заводилась, и Семен видел в ее глазах искорки гнева и раздражения.

Разговор за столом не клеился. В самой атмосфере столовой витало нечто гнетущее и недосказанное. Семен отодвинул пустую тарелку.

На экране шел очередной репортаж. Прямая трансляция из Кабула.

Он заметил, как окаменело, напряглось лицо их гостьи. Лада сидела вполоборота к экрану телевизора, но ей не нужно было смотреть на экран — один звук чужой речи заставил ее побледнеть. Значит, он не ошибся, она действительно была на войне.

Кто такие моджахеды, Семен знал со слов дяди. Сейчас с экрана на него смотрели смуглые мужчины, демонстрируя небрежно переброшенные через плечо традиционные автоматы Калашникова, и их кривые усмешки в объектив видеокамеры с брони заляпанного грязью БТРа, который, видимо, уже стал у них основным общественным транспортом, выглядели более чем зловеще…

— Смотри, Семен, — вдруг тяжело вздохнул отец, мрачно кивнув на экран, — дождались. Теперь пальцы этих козопасов тоже лежат на ядерных кнопках…

— Ну, пап, не переживай так сильно, — машинально ответил Семен, пытаясь успокоить его. — Не так страшен черт…

— Для них война — это образ жизни, понимаешь? — не дал договорить ему отец. — Национальный вид спорта, как гольф для англичан и бейсбол для американцев. — Глянув на пустые тарелки, которые собирала со стола мать, он потянулся за початой пачкой сигарет. — Весь потенциал России или Америки представляет меньше опасности, чем единственная ракета в таких вот руках… — закончил он свою мысль, прикурив сигарету.

— Сделать кофе? — не удержавшись от сокрушенного вздоха, спросила мать.

— Да, миленькая, сделай…

Семен любил смотреть на родителей в такие секунды. Они уже давно не замечают той нежности, с какой обращаются друг к другу. Но сейчас это очень заметно: черты лица у отца вдруг разглаживаются, становятся мягче, а мать, хотя он знал, что внутри у нее все кипит, — мать молча включает чайник и насыпает кофе в кружки, она видит, как тяжело переживает новости отец, и сдерживает свое негодование, не желая подливать масла в огонь.

— Не нервничай… — проходя мимо отца, она едва уловимо касается его плеча. — Выпей таблетку.

Лада, не принимавшая участия в разговоре, смотрела на них, а в груди стоял ком.

Если существовало в мире провидение, то оно вело ее от беды к беде, оберегая тем не менее от роковых, непоправимых ошибок. Надо было ей сесть в машину к Семену, войти в этот дом, чтобы понять — жизнь не ограничивается узкими рамками ее личного сознания, она намного превосходит черно–белое восприятие вещей.

У нее не получилось быть волком.

Лада вдруг поняла — она ничего не знает о жизни, ведь всего час назад она не подозревала о тысячах и тысячах душ, что сосуществуют рядом, живут за стенами каменных или бетонных коробок, — мир простирался вокруг, и она не знала его. До встречи с Колвиным ее сознание спало, ограничившись наполовину звериными, рефлекторными рамками убогого существования. Еда, сон, жара, холод, опасность — вот те несколько понятий, что определяли ее жизнь в городских трущобах…

В чем–то Колышев допустил промах.

Ее внутренний мир не просто остался жив под уничтожающим информационным прессингом — он болезненно потянулся к свету. Лада вдруг вырвалась из трясины на зыбкую поверхность жизненного болота и шла словно слепец, ощупывая податливую, колеблющуюся почву перед собой…

— Покажешь оранжерею? — долетел до ее сознания голос Семена.

Его отец погасил окурок и кивнул. На экране телевизора — дымящиеся ошметья дюраля и люди с носилками. Очередная авиакатастрофа…

* * *

В оранжерее ярко светили лампы, воздух нес сладкие флюиды прелых листьев, на кончиках тонких веточек влажно поблескивали слезинки росы. Скрытый где–то вентилятор с тихим шипением гнал воздух, заставляя листву дрожать и волноваться под его слабыми, ненавязчивыми эманациями.

Мать Семена тронула Ладу за плечо.

— Пойдем, я покажу тебе свое хозяйство, — предложила она. — Пусть мужчины поговорят.

Лада остановилась, не дойдя пары шагов по выложенному диким известняком проходу до торцевого окна, за которым волновалась пожухлая от жары листва старого клена.

— Здорово тут у вас, — призналась она, с наслаждением вдыхая воздух. — Как в раю…

Они отошли в сторону, но из–за стены экзотических растений до слуха Лады по–прежнему долетали голоса. Она не хотела подслушивать, но так получилось, что ее сознание воспринимало почти все, о чем говорили отец и сын.

— …Слушай, пап, что случилось? — повторил Семен свой вопрос. — У вас с мамой все в порядке?

— У нас — да.