Восход ночи

По комнате пронесся сильный порыв ветра, предвестник бури. Ей показалось, что к его вою примешивается другой звук — эхо яростного вопля, в котором, как в зеркале, отразились ее собственные чувства.

Бац!

Из книжного шкафа посыпались книги. Стена сомкнулась, узкая полоска темноты исчезла.

— Нет!..

Доун метнулась к стене и забарабанила по ней кулаками. Потом попыталась отодвинуть шкаф, заранее зная, что ничего у нее не выйдет.

Голос… Иона… ее покинул.

Она резко развернулась и прислонилась к шкафу. Сжав кулаки, снова заглянула в зеркало.

И замерла, не в силах отвести глаза от увиденного.

На нее смотрело лицо — ее собственное, чье же еще. Но в то же время как будто бы и чужое.

Воображение — конечно же, все дело было в нем — нарисовало ее со светлыми волосами и огромными карими глазами — то есть такой, какой Доун могла бы быть, унаследуй она чуть больше генов матери.

С изумленным ужасом Доун рассматривала этот странный портрет, чувствуя тяжелые толчки крови в неутоленном теле. А видение смотрело на нее, и во взгляде женщины читалось горькое разочарование от того, что она видит.

— Прости… — прошептала Доун.

Она просила прощения за многое — за свою слабость, за то, что так и не смогла стать достойной дочерью Эвы Клермонт.

Оглушительная боль пронзила Доун насквозь, разрывая сердце. Снова потекли слезы. Видение потемнело и растаяло, и ей показалось, что с ним уходит и ее душа.

Туда, куда улетают сны после того, как промелькнут финальные титры.

Глава 20 Подземелье: четвертая стадия

В потайной комнате собрались трое — Сорин, Мастер и их гость. Края окна, которое с другой стороны выглядело как обычное зеркало, запотели от пара, но это не мешало наблюдать за происходившей в сауне оргией.

Несколько Обожателей прислуживали Избранным — массировали, купали и ублажали их всеми мыслимыми способами. Остальные — словно аппетитный гарнир на тарелке — сидели на корточках у стен, хихикая и лаская друг друга.

Однако правители Подземелья смотрели не на них, а на ближайшую к окну кровать, где стоял на коленях обнаженный Избранный, наклонившись вперед и опираясь руками на горы расшитых подушек. Вокруг него хлопотали три Обожательницы: одна делала ему массаж головы, вторая натирала маслом широкие плечи, третья пристроилась между его широко разведенных ног.

— Боги. Они — словно хрустальные боги, — произнес Сорин, не обращая внимания на съежившегося у ног Мастера гостя. От смертного исходил отчетливый запах страха. — Неудивительно, что Ли Томлинсон ими восхищался. Вы создали хрупких чудовищ.

Стоило Сорину произнести имя провинившегося Слуги, как аура Учителя гневно вспыхнула.

Стараниями лазутчиков Ли Томлинсон был найден — и наказан. Час назад патруль Стражей доставил его в Подземелье, где Томлинсону предъявили обвинение в убийстве Клары Монаган. Слуга признался в содеянном, но настаивал на том, что действовал из благих побуждений.

Несчастный забыл, что он всего лишь простой смертный, и разорвал горло жертвы зубами, в надежде доказать: мол, в душе он — истинный вампир. Вопиющий проступок!

Ли Томлинсон искренне верил в свою невиновность, и, даже оказавшись в клетке, оставался верным своей мечте. Он твердил всем и каждому, что рожден для судьбы вампира. Он якобы доказал это, когда возжаждал крови Клары.

К сожалению, там, наверху, поползли слухи о появлении вампиров, насторожив тех смертных, которые верили в существование «чудовищ».

«Если кто и чудовище, — подумал Сорин, — так это он, Томлинсон». Неужели глупец так и не понял: вампиры — народ цивилизованный? Верхний мир — их охотничьи угодья, все верно. Но они же не бешеные собаки, и берут кровь исключительно с согласия жертвы. Таков закон.

Впрочем, втолковывать эти прописные истины было уже некому и незачем. Дело сделано, правосудие свершилось. Томлинсона тайно доставили в покои Мастера, который стер ему память. После чего бывшего Слугу передали в руки адвоката, смертного по имени Милтон Крокетт или, как его называли в Голливуде, «Фокусник». Крокетт позаботится о том, чтобы его клиент устроился на новом месте — за пределами Лос-Анджелеса. Адвокат также нес ответственность за то, чтобы ни одна живая душа — ни любовница Ли, ни кто-либо еще — не узнала о том, что произошло. В противном случае пришлось бы снова прибегнуть к стиранию памяти.

После этой истории Мастер принял наконец неизбежное. «В прошлом мы выстояли против куда более серьезных противников, чем этот Томлинсон, — сказал Мастер. — И если глупость Слуги выльется в открытое столкновение — что ж… Чему быть, того не миновать, Сорин. Потому что тот день, когда придется защищать Подземелье, все равно когда-нибудь наступит. Однако торопить события без причины было бы чистой воды идиотизмом. Выдай мы тайну своего существования раньше времени — и Подземелью конец. Повторяя твои же слова, сначала попробуем взять хитростью, а не получится — развяжем войну».