Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана)

По правде сказать, у тихони-ремонтника были основания думать и говорить так, а не иначе. Добрых три де-сятка из сорока лет ушло у Чогулдура не только на охоту. Все знали, что он неутомимо колесил по джайлоо не столько в поисках дичи, сколько ради лишней чашки кумыса. На это-то и намекал Ыдырыс. И его охотно поддержали Молдакуп и Джума, вернувшиеся с водой от родника.

— Что верно, то верно, — сказал первый. — Охота — это занятие для бездельников. И хотя наш Чогулдур всю жизнь провел в седло, во время козлодрания и других конных состязаний честь колхоза защищает все-таки Ыдырыс. А вот Чогулдура народ что-то не видел на скачках…

— Э, да что там говорить, — безнадежно махнул рукой Джума. — Чогулдур не попадет из ружья не то что в суслика, а в привязанную косулю. Скорее я, несмотря на свои косые глаза, попаду, чем он.

Это уже было сверх сил и терпения Чогулдура. Задетый за живое, он заявил, что все просто-напросто сговорились против него, что охота — это древнейшее, чисто мужское ремесло, и он родился и умрет охотником.

Болотбек понял, что каждая из спорящих сторон так и останется при своем мнении. Что касается его, то он пока насчет охоты своего мнения не имел.

Бригадир попросил лесорубов собраться всем вместе для важного совета. Готовая пища кончалась и следовало, не мешкая, назначить артельного повара.

— Предлагаю Джумаке, как опытного и знающего человека, — внушительно произнес Темир. — Если будут какие трудности, с дровами, например, — поможем.

Бригадира дружно поддержали.

Сидевший в стороне — жидкая бородка клинышком, войлочная шапка надвинута на глаза, — крайне довольный доверием односельчан, Джума неспеша процедил меж зубов насвай, кивнул головой. С достоинством сказал:

— Хорошо, дети мои, я согласен. Как решили, пусть так и будет. Если решите отправить в лес на заготовку, пойду в лес. Дело у нас общее, колхозное.

Незадолго до полудня из-за поворота ущелья показалась фигура здешнего лесника Айылчиева. Когда он подъехал к дому, Чогулдур с неожиданной живостью вдруг засуетился у разгоряченного копя:

— Сюда, ребятки, живей! Помогите спешиться человеку.

Тучному Айылчиеву и точно требовалась помощь. Глядя на лесника, Болотбек вспомнил, что тот даже при неторопливой ходьбе пыхтит, как паровоз. Это не мешало некоторым аильчанам считать его самым почечным человеком в округе. Болотбек догадывался, почему. Зимой и летом его односельчане возили лес через Каратал-Джапырык. А там их неизменно поджидал Айылчиев. Днем и ночью, в зной и мороз. Случалось, что виновные в незаконной порубке, будучи пойманными с поличным, спасались тем, что шли на хитрость. Играя на известной им слабости лесника, они клятвенно заверяли, что приходятся ему родственниками, не далее как в седьмом колене. Но чаще бывало так, что аркан с незаконной поклажей обрезался, "родственник" уплачивал штраф и уезжал восвояси. Не раз Болотбек слышал и о том, что иные, когда дело происходило ночью, исчерпав все свои доводы, оставляли лесника привязанным к дереву. Таким образом, затяжная война между грозным лесником и аильчанами шла с переменным успехом.

Многоопытный Чогулдур, не давая открыть рта гостю, спешил справиться о его здоровье и жизни, явно угождая, называл лесника "вечным тружеником леса", "беркутом с черной скалы".

Однако Айылчиев не поддавался лести. Не сходя с коня, он всем туловищем повернулся к Чогулдуру, взмахом руки сдвинул лисью шапку с потного лба.

— Зря беспокоишься. Я живу хорошо, точно арча на скале. Уж не думаешь ли ты, горемычный, что я живу так только — благодаря твоим молитвам?..

Чогулдур бережно, словно ребенка, ссадил Айылчиева с коня.

После обычных приветствий Темир объявил своим, что лесник будет говорить. Лесорубы сгрудились, Айылчиев сплюнул на землю, раскрыл полевую сумку, долго рылся в ней, наконец, достал какую-то бумагу и книгу.

— Значит так, всех вас здесь десять человеко-единиц. Это хорошо, — неторопливо начал он, не поясняя почему же хорошо. Так же, не спеша, достал из нагрудного кармана карандаш и продолжил: — Ну и запишем: десять человеко-единиц.

— И что из того? — не выдержал кто-то.

— Тс-с-с, — мгновенно призвал к тишине Чогулдур.

Между тем оратор, похоже, настраивался на длинную речь.

— Так вот, братцы, знайте, — вы приехали в лес, — Айылчиев величественно повернулся лицом к лесистому склону ущелья, как бы призывая далекие ели в молчаливые свидетели того, что он действительно говорит правду. — Не думайте, что лес — это просто когда много деревьев. Я мог бы вам целые сутки рассказывать о том, что такое лес, но боюсь, что рассказ мой скоро выветрится из ваших голов, что от него не будет ровно никакой пользы. Не так ли, братцы?

Лесорубы зароптали. Возмутился даже Чогулдур:

— Молдоке[14], мы не перваши, кое в чем тоже разбираемся, кое-что знаем. Но если за долгие годы своей работы вы действительно так уж много узнали о лесе, что вам невмочь молчать об этом, так и быть, рассказывайте, мы слушаем.

Айылчиев обиделся на охотника, но особого вида не подал и своего решения поучить лесной азбуке не изменил.