Восход стоит мессы

Его мягкий баритон разносился над темным садом, и, казалось, пламя факелов подрагивает ему в такт. Генриху нравились эти стихи, в особенности переложенные на музыку.

Он не заметил, как из глубины парка к ним приблизились две дамы. Они стояли неподалеку, скрываясь в тени деревьев и не желая прерывать певца своим появлением.

– Браво, сударь, – сказала принцесса Маргарита, выходя из своего укрытия, когда песня смолкла, – сам Ронсар позавидовал бы искренности и необыкновенной мелодике ваших стихов.

Агриппа как ошпаренный вскочил со своего стула и поклонился принцессе, еще держа в руках гитару и не зная, куда ее деть. Остальные последовали его примеру.

– Мадам, не окажете ли честь разделить с нами трапезу? – спросил Генрих. – Госпожа де Невер? Мы будем счастливы, если прекрасные дамы украсят наше грубое мужское общество. Я не сомневаюсь, господин д’Обинье согласится спеть нам еще.

– Да, сир, но… – начал было Агриппа, но Генрих бросил на него убийственный взгляд, и он тут же замолчал.

– Благодарю, ваше величество, – ответила Маргарита, усаживаясь на принесенный слугой стул.

Музыка зазвучала вновь.

– Эту песню я впервые услышал в военном лагере при Жарнаке, – негромко сказал Генрих, склонившись к своей невесте, – ваш брат герцог Анжуйский тогда здорово задал нам жару, и мне казалось, что теперь не до любви и не до песен. Но битва при Жарнаке давно стала историей, а песня живет до сих пор.

– Любовь – это сама жизнь, – ответила она, – что, как не любовь, противостоит смерти? Но какой же музе, сколь прекрасной, столь и жестокой посвящены эти строки? – спросила Маргарита.

Она смотрела на него с любопытством, ожидая услышать романтическую историю.

– О, мадам, о музах поэтов не говорят, ведь очарование тайны легко разрушить неосторожным словом, – ответил Генрих.

– Простите, сир, я не должна была спрашивать об этом. Я знаю, вы умеете хранить тайны … и быть хорошим другом.

Он смотрел на нее, любуясь нежным изгибом ее губ, выбившимся из-под куафюры локоном…

– Я был бы счастлив предложить свою дружбу вам, – ответил Генрих с легким поклоном.

Он взял ее руку и прикоснулся губами к кончикам пальцев. Его ладонь была горячей и твердой, а дыхание ласкало ей кожу. Нет, он не нравился ей совершенно. Она любила других мужчин, высоких, красивых и элегантных. А этот юный беарнский пастушок был совершенно не в ее вкусе. Маргарита мягко отстранилась. Однако лишившись этого прикосновения, она вдруг ощутила щемящее разочарование, будто от утраты чего-то ценного.

Когда вечер подошел к концу, и принцесса пожелала оставить общество, Генрих, согласно этикету, отправился ее проводить.

– Ваш друг невероятно талантлив, – сказала она, когда они шли вдвоем по аллее сада. – Не сомневаюсь, что скоро весь двор будет петь его песни.

– Я непременно передам Агриппе ваши слова, мадам. Он будет весьма польщен этой оценкой, ведь всем известно о вашем поэтическом даровании и тонком вкусе.

– Не нужен тонкий вкус, чтобы восхищаться тем, что и вправду трогает сердце, – ответила она, – хорошие стихи, как море или небо, прекрасны сами по себе. Однажды мне довелось посетить Нормандию. Эти земли суровы и даже грубы, но они пленяют своею холодной красотой.

– В таком случае вам непременно нужно побывать в ля Рошели, – сказал Генрих. – Это особенный город. Он и вполовину не так изыскан, как Париж, но в нем есть свое очарование, которого нет более нигде. Очарование силы и свободы. Не сомневаюсь, вы сможете его оценить. Хотите, я когда-нибудь отвезу вас туда?

– Боюсь, ля Рошель не будет рада принцессе дома Валуа, – заметила Маграрита с легкой горечью в голосе.

– Ну что вы, мадам! Разве кто-то может быть вам не рад, – искренне возразил Генрих. – Думаю, вы будете первой католичкой, которая завоюет эту гордую протестантскую крепость. Она уступает вам в изяществе, но по духу похожа на вас.

Маргарита улыбнулась.

– А вы умеете говорить комплименты дамам, сир, – ответила она. – И договариваться с крепостями тоже. Вы очень деликатно умолчали, что эта независимая и гордая твердыня теперь покорна вам.

– Покорна? – слегка удивился Генрих. – Я бы не сказал, что покорна. Ля Рошель открыла мне свои ворота лишь потому, что я никогда не оскорбил бы ее этим словом.

– Но ведь там размещены ваши войска.

– Да. Для защиты от врагов.

Она резко прищурилась, и мечтательное выражение на ее лице сменилось сарказмом.

– А Бордо и Лион вы тоже заняли для защиты от врагов? И тоже не хотите оскорбить их?

Генрих посмотрел на нее с интересом, не желая принимать запальчивый тон.

– Нет, – спокойно ответил он, – Бордо и Лион были взяты силой, вы правы. Я не апостол Петр, мадам, и далек от святости. Эти города нам нужны для того, чтобы ля Рошель, Нерак и Ажен были в безопасности. Такова логика войны. Но, уверяю вас, меня она не радует, ибо мало удовольствия иметь в своем тылу города, что ненавидят нас. Быть может, когда-нибудь нам удастся завоевать их доверие.

Они уже миновали вход во дворец и вышли в центральную галерею, Генрих придержал дверь, пропуская спутницу вперед.