Восходящая тень

Ветры как мягкие пальцы весны,
Ласковый дождь словно слезы небес.
Годы, что тихой идут чередой,
Не предвещают смятенья и бурь,
Вихрей бушующих, грозной беды,
Ливня стального и грохота боя,
Войны, разрывающей сердце любое.

Это был зачин древней песни «Мидинский брод», повествующей о Манетерене и битве, случившейся незадолго до начала Троллоковых Войн. Непонятно, почему Натаэль выбрал именно эту песню, но исполнил он ее мастерски. Звучный напев привлек к костру целую толпу айильцев. Злокозненный Аэдомон повел Сафери на ничего не подозревавший Манетерен, предавая все на своем пути огню и нещадному разграблению. Люди, объятые страхом, бежали от его войска, пока король Буйрин, собрав манетеренских храбрецов, не встретил Сафери у Мидинского брода. Три дня продолжалась неравная битва, и хотя силы были неравны, стойко держались манетеренцы. Воды окрасились кровью, тучи стервятников закрыли небо. Но таяли ряды манетеренских героев, и на третий день, когда надежды почти не осталось, Буйрин со своими воинами бросился в отчаянную атаку и глубоко вклинился в строй Аэдомоновой рати, стараясь повергнуть самого Аэдомона и тем переломить ход боя. Но бесчисленные силы Сафери сомкнулись вокруг горстки манетеренцев, окружив их со всех сторон. Судьба героев была предрешена, однако они, встав живой стеной вокруг своего короля и знамени Красного Орла, продолжали сражаться, не помышляя о сдаче.

Натаэль пел о том, как отвага этих людей тронула даже сердце Аэдомона и он с почетом отпустил оставшихся в живых противников, а сам со своим войском вернулся в Сафер.

Вброд, через реку, что кровью окрашена,
Назад, не склоняя голов непокорных,
Шли те, кто не сдался мечом и рукою,
Душою и сердцем герои отважные.
Честь им великая! Слава им вечная!
Подвиги их никогда не забудутся!

Отзвучал последний аккорд. Айильцы, выражая восторг, засвистели, заулюлюкали и стали стучать копьями о щиты.

Конечно, на самом деле все тогда было не так — уж это-то Мэт помнил прекрасно. О Свет, не надо! Я не хочу! Но он был не властен над нахлынувшими воспоминаниями.

…тогда он не советовал Буйрину принимать предложение Аэдомона, но король сказал, что даже самый ничтожный шанс на спасение лучше, чем ничего. Запомнилась Мэту и черная борода Аэдомона, торчавшая из-под скрывавшей лицо кольчужной сетки. Аэдомон и вправду отвел своих копейщиков, выждал, когда строй направлявшихся к броду манетеренцев растянулся, и тогда нанес удар. Поднялись таившиеся в засаде лучники, налетела конница…

…Мэт сильно сомневался насчет последующего возвращения Аэдомона в Сафер. Последнее, что он помнил о битве у брода, — то, как, пронзенный тремя стрелами, стоя по пояс в воде, из последних сил пытался удержаться на ногах. Затем провал, и новые воспоминания…

…где-то в лесу шла отчаянная сеча, и Аэдомон, с поседевшей уже бородой, повалился со вздыбившегося коня с копьем в спине, причем роковой удар нанес ему не защищенный доспехами безусый юнец…

Пожалуй, даже провалы в памяти были лучше этих сумбурных видений.

— Тебе не понравилась песня? — спросил Натаэль. Мэт не сразу понял, что менестрель обратился к Ранду, а не к нему. Ранд потер руки, задумчиво поглядывая на маленький костерок, и, помедлив, сказал:

— Я не считаю, что оказаться в зависимости от великодушия врага — мудрое и правильное решение. А вы как думаете, Кадир?

Торговец тоже помешкал, посмотрел на льнувшую к нему женщину и наконец ответил:

— Не мое дело размышлять о таких вещах. Я думаю о барышах, а не о битвах.

Кейлли хрипло рассмеялась.

И тут в ночи вдруг раздались предостерегающие крики часовых, а уже в следующий миг, завывая и размахивая кривыми мечами, шипастыми топорами, копьями с крючьями и трезубцами, на лагерь обрушилась орда троллоков, ведомых стремительными и гибкими, подобными смертоносным безглазым змеям Мурддраалами. Все произошло мгновенно, однако айильцы встретили врага ударами копий, словно были предупреждены о нападении за час.