Восходящая тень

Похоже, ее это удовлетворило. Хотя разве по лицу Айз Седай что-нибудь увидишь? Возможно, она не удовлетворилась бы, даже узнав все.

Натаэль приходил еще несколько раз и все время говорил о своей поэме, но выказывая при этом болезненное пристрастие к одному вопросу — как Ранд намеревается встретить грядущее безумие и смерть. Видимо, он собирался сложить трагическую поэму. У Ранда же не было ни малейшего желания откровенничать на сей счет. Все, что у него на сердце или в голове, пусть лучше там и останется. Наконец менестрелю надоело выслушивать одно и то же: «Я сделаю, что должен!» — и он отстал. Когда Натаэль уходил в последний раз, вид у него был расстроенный.

Чудной малый, но ежели судить по Тому, все менестрели таковы. Натаэль, например, явно был весьма высокого мнения о себе. Ранда не волновало, что, обращаясь к нему, менестрель пренебрегает титулами, однако же он и с Руарком, и с Морейн пытался держаться так, будто они ему ровня. Вот уж точно — Том, доведенный до совершенства.

Скоро Натаэль прекратил выступать перед Джиндо и стал почитай что каждый вечер проводить в лагере Шайдо.

— Там больше народу, — пояснил он Руарку, — а значит, у меня больше слушателей.

Джиндо это пришлось не по вкусу, но тут даже Руарк не мог вмешаться. В Трехкратной Земле менестрелю дозволено все, кроме убийства, и никто не мог ограничивать свободу свободного человека.

Авиенда проводила с Хранительницами все ночи, да и каждый день непременно уходила к ним примерно на час. Обычно в это время все собирались вокруг нее — даже Морейн и Эгвейн. Сначала Ранд думал, что они наставляют девушку, как лучше заставить его разговориться. Но однажды, когда солнце стояло над головой, он увидел, как впереди отряда Хранительниц возник из ничего и покатился вперед, оставляя горящую борозду, огненный шар величиной с добрую лошадь.

Кони испуганно зафыркали, некоторые возницы растерянно натянули вожжи. Со стороны каравана донеслись удивленные восклицания и грубая брань. Джиндо и Шайдо тоже заметили случившееся, по их рядам прокатился гомон, но движение обоих колонн не замедлилось ни на шаг. Все Хранительницы, сгрудившись вокруг Авиенды, что-то ей втолковывали, да и Эгвейн с Морейн, держа лошадей в поводу, тоже порывались вставить слово. Ранд заметил, что Эмис предостерегающе покачала головой — дескать, не вмешивайтесь. Он вгляделся в оплавленную, прямую, как стрела, впадину длиной в добрую милю и откинулся назад в седле.

Так вот в чем дело! Они учат Авиенду направлять Силу. Теперь ясно, чем они занимаются. Тыльной стороной ладони Ранд утер со лба пот. Пот, выступивший вовсе не от жары. Когда появился огненный шар, он непроизвольно потянулся к Источнику. И что же? Это было все равно что черпать воду решетом, вдобавок еще и рваным. Он пытался ухватиться за саидин, но тщетно. Это было ужасно. Ведь такое может случиться и тогда, когда ему будет необходима Сила. Авиенду учили, а ему учиться было не у кого. Он должен был направлять Силу для того, чтобы научиться пользоваться ею на практике, а Сила могла убить его прежде, чем он успеет хоть чему-нибудь научиться. Ранд рассмеялся, и некоторые Джиндо с беспокойством оглянулись на него.

Все эти одиннадцать дней и ночей его радовало, когда появлялся Мэт, но тот приходил разве что на пару минут.

— Еще малость подзагоришь — и совсем превратишься в айильца, — подшучивал Мэт. — Ты что, собрался всю жизнь провести в этой Пустыне? Ведь там, за Драконовой Стеной, совсем другой мир. Вино! Женщины! Ты хоть помнишь, что это такое?

Мэту было явно не по себе, а о Руидине он склонен был распространяться еще меньше, чем о Хранительницах. Чаще всего он твердил, что все напрочь позабыл, но порой сам себе противоречил, заявляя, будто тамошний тер’ангриал совсем не тот, что в Твердыне.

— Там только дурят, — твердил он. — Чтоб мне сгореть, и зачем я только туда полез!

Стоило Ранду вскользь упомянуть о Древнем Наречии, как Мэт, вспылив, закричал:

— Знать ничего не знаю об этой поганой тарабарщине! — И тут же поспешил прямиком к купеческому каравану.

Там-то Мэт и проводил большую часть времени. Поначалу он играл в кости с возчиками, покуда те не смекнули, что ему везет, чьи бы кости он ни бросал — хоть свои, хоть чужие. При любой возможности Мэт заводил долгие разговоры с Кадиром и Натаэлем, но главным образом ухлестывал за Изендре. Она явно запала ему в Душу с того утра после нападения троллоков, когда Мэт впервые ей ухмыльнулся. Теперь каждый вечер он старался поболтать с ней подольше. Все руки ободрал, срывая белые цветы с колючих кустарников, так что два дня с трудом, держал поводья, но не позволял Морейн Исцелить его. Изендре не то чтобы поощряла его ухаживания, но и не отвергала. Судя по ее улыбке, ей не было неприятно. Кадир, конечно, все видел, но не говорил ни слова, хоть и смотрел на Мэта стервятником. Все остальные предпочитали помалкивать.