Восходящие вихри ложных версий

– Одно из двух! – закричал Гвидон. – Да, или вернёте оружие, или же вам придётся убить меня!

Его голос (из-под груды одежды) звучал в ритме митингового пафоса – суровое спокойствие вновь оставило Тугарина. А ещё в звуковой объём шума торопливо расшвыриваемой одежды не укладывались, возвышаясь над ним, хотя и мужественно негромкие, однако насыщенные сдержанным страданием стоны пострадавшего Павлика. Он первым поднялся на ноги и, расставив в стороны руки, направился к Тугарину.

– Ы-ы-ы… Щас я… ы-ы-ыво возь-му… Щас… – говорил он, и рыдательные нотки уже начали разрывать слова.

Отступающий в угол, к двери, Тугарин уже перенёс центр тяжести тела на переднюю, левую, ногу, а правая его рука готова была нанести удар в скулу противника, когда Гвидон вдруг увидел перед собою окрашенное кровью лицо. Он посмотрел в глаза замедленно приближающегося к нему раненого и всё понял. Выбор должного способа действий у Павлика определялся отнюдь не сознательным разумом. Вненаходимость его была очевидной. И уже горячая струйка бежала вдоль сонной артерии.

Пытаясь обеими руками остановить напирающее на него тело, Тугарин закричал:

– Телефон здесь есть?! Нужно… срочно… «скорую»!

Голос приседающего под навалившейся тяжестью Гвидона звучал с натугой. Однако он выбрался-таки из-под Павлика, упрямо перебирающего ногами, и, убедившись, что тот относительно устойчиво утвердился в углу, обернулся к Срезневу.

– Телефон, говорю, где?

– Да подожди ты! – скривился и даже кистью с растопыренными пальцами прикрыл лицо Срезнев, старший товарищ или, что выглядит убедительней, шеф пострадавшего.

Тугарин уже и самостоятельно сориентировался и, сопровождаемый сумрачным, но не особенно внимательным глазком пистолета, прошёл к телефонному аппарату.

– Алло! «Скорая»? Вас беспокоит оперуполномоченный уголовного розыска Тугарин. Черепно-мозговая травма. Запишите, пожалуйста, адрес… Да, именно черепно-мозговая, пострадавший в шоке.

На службе у хозяина

Проводив бригаду «скорой помощи», Тугарин и Срезнев, молча глядя на бледное лицо Павлика, постояли возле дивана одну минуту, кляксой куцей шеренги отметив трагизм этой самой минуты, и дружненько убыли в соседнюю комнату.

Павлик был жив, и слёзы…

Да, когда ещё Тугарин и Срезнев, довольные, что рана оказалась не особенно опасной – ведь было даже признано возможным травмированного не госпитализировать, – стояли около него, злые эти слезы в любую секунду могли прорваться сквозь стиснутые веки Павлика.

Перспективы – принадлежность будущего. Утратив возможность материализации, мечтами они уже не становятся, они умирают. Надежды Павлика рухнули, с внезапным шумом и некрасиво до нелепости. Как обрушиваются со стен неприжившиеся вешалки. И если бы не ослабляющие эмоции, шумовой тугомотиной заполнившие упрятанную в марлевый кокон голову, Павлик уже сейчас, не возвышаясь до всечеловеческих масштабов мышления, поискал бы материальную основу будущего существования.

Виды бытия личности, пропущенные сквозь ушко отношений личной зависимости, далеко не всегда обретают цвета космической значительности, тёмной либо светлой. Будь даже отношения эти подлинно внутренними и до некоторой степени интимными. А если же в минуту решительную кто-то, имеющий на то основание, способен признать их не иными суть отношениями, как теми, которые с неприятной резкостью аттестуют в качестве денежно-торгашеских, то и говорить не о чём.

И можно с маниакальным тщанием хоронить глубинные структуры человека. Навал отказов может быть добросовестно внушительным. Всё равно ментальные силы, как правило, продолжают подспудно рефлектировать и изощряться в умствованиях, испуская едкий дымок привычных, направленных вовне мыслительных реакций. Текучий, но плотный их запах способен обрести – в беспощадных условиях ситуационного момента – вкус яда азиатского крайта.

Звонок в дверь выхватывает Павлика из забытья. Павлик, существо инстинкта (рефлекса ли), дёрнулся и едва не застонал от навалившейся на голову боли и бессердечно присоединившихся к ней недавних переживаний. Из пространства отрицательных и разрушительных мыслей голову уже не извлечь, однако если не двигаться, бдительность болезненных ощущений должна снизиться.

Надежда на спасительную неподвижность не оправдалась. Звонок прозвучал повторно, но звуков, которые спешили бы сопроводить устремлённые к двери шаги, не объявилось.

Павлик встал и побрёл открывать.

За дверью обнаружился мальчишка беспризорного вида.

– Чё не открываешь-то? Звоню, звоню… Делать мне больше нечего!

– Вот и я хотел спросить, чего ты, гадёныш, названиваешь! – зарычал Павлик, и новая волна злости взметнулась на уровень больной головы.

Павлик потянулся, чтобы ухватить «гадёныша» за куртку, готовый, кажется, скомкать его между ладонями своих ручищ да и зашвырнуть подальше от дверного звонка.

Но парнишка ловко отскочил в сторону и закричал:

– Грабли свои убери! Я по делу! Я послание принёс!

Непривычное слово «послание». Членораздельные элементы человеческой произносимой речи не спешат оформляться узнаваемыми понятиями.

– Какое ещё послание?