Читаем Восходитель полностью

В эту кошмарную ночь Миша не спал. Его не покидало ощущение вины. Люди бедствовали рядом, в зоне голосовой слышимости, и их не удалось спасти. Почему его группу вызвали так поздно? Он переживал состояние, близкое к позору. Как можно было спать в такую ночь?! В ту бессонную ночь в нем окрепло убеждение, что настоящий спасатель это человек предельной самоотверженности. Участвовать в спасработах смогут многие, но на смелые действия, когда во имя спасения другого надо рискнуть собой, решится не каждый.

В горах продолжала бушевать снежная буря. С гребней непрестанно скатывались лавины. Горы гнали вниз людскую колонну, несущую в себе несостоятельность и бессилие. Внизу придется отводить глаза в сторону и объяснять: да, не смогли, да, не сумели, стихия взяла верх. И лишь на следующуй год нашли погибших восходителей. Они лежали в заваленной снегом «здарке» выше провала. Один из них не имел травм и мог с помощью веревки спуститься вниз. Но он не оставил товарища. Их похоронили вместе одна судьба, одна могила в сосновом бору напротив лагеря, откуда они вышли.

В Абалаковской команде

«С 1957 года я навсегда перешел работать в лагерь «Шхельда» начспасом».

Приглашение в «Шхельду» он получил после спасаловки на пике Щуровского, но решение о переходе принял не сразу. Предложение было заманчиво по многим причинам. «Металлург» работал только летом и имел длинный межсезонный простой, а если нет работы, то нет и зарплаты, а надо на что-то жить. С другой стороны, приглашение в «Шхельду» по сути приглашение В абалаковскую команду, а это большая честь. Абалаков имел зоркий глаз на талантливых альпинистов. Кроме того, «Шхельда» обещала в ближайшие два года квартиру в Нальчике. О своей крыше над головой мечтает каждый скиталец.

Приглашение в «Шхельду» получил и Иосиф Кахиани, с которым Миша успел подружиться и сейчас был не прочь посоветоваться. Вообще советоваться очень сванская привычка. За советом готовы идти к кому угодно и куда угодно, хотябы два-три слова услышать. Ну, а если нет поблизости человека, сван снимает свою шапку скорлупку, кладет ее перед собой и ведет разговоры с ней. Лишний раз подумать никогда не мешает.

Иосиф был старше на десять лет, многоопытнее, рассудительнее и, что особенно нравилось Мише, всегда давал хороший ответ.

Лучшая союзная команда, твердая зарплата, квартира, сказал Иосиф. Надо переходить в «Шхельду».

С грустью отпустил «Металлург» своего любимца, понимая, что его уход был вызван жизненной необходимостью.

В «Шхельде» Миша познакомился с Абалаковым, приехавшим в лагерь в конце июня, и уже во время первого разговора почувствовал, что понравился этому человеку.

Третье десятилетие имя Виталия Абалакова гремело в альпинизме. Особенно сильными были его послевоенные восхождения. Что ни сезон, то рекордное достижение. Откуда в нем, неболышом и щуплом на вид, такая мощь?

Несмотря на свои пятьдесят, Абалаков выглядел молодо. Он сидел ровно, чуть откинувшись; руки его были Подвижны то скрещивались на груди, то жестикулировали. Эти руки привлекали к себе внимание. вернее, даже не руки, а пальцы, еще точнее то, что от. них осталось. Передние фаланги левой кисти, словно ударом топора, были отсечены ровным рядом; правую кисть пощадили рубили по косой от мизинца к указательному (следы Хан-Тенгри), Пальцы-обрубки скользили по лицу, поглаживали бритую голову, чесали за ухом, выстукивали на столе беззвучные, триоли; они были игривы, эти пальцы.

Белые, выжженные солнцем брови, глубоко сидящие глаза, маленький острый подбородок, тонкие губы, веер височных морщин, ироническая улыбка в нем было что-то вольтеровское. Ходил он прихрамывая. Левая нога с ампутированными пальцами (все тот же Ханигри) не давала толчка и чуть отставала. Железный хромец...

Миша задумал в новом сезоне взойти на Донгузорун. Северо-западная стена этой вершины нависала над ущельем, волнуя альпинистские души. Огромная ледовая шапка венчала макушку горы. Периодически шапка обламывалась, оглашая окрестности грохотом канонады. Те, кто был вблизи, могли видеть, как билось по стене белое месиво.

Донгузорун

Стену уже «заявляли» на чемпионатах, но выйти на нее пока не решались.

Владимир Кизель, высокий седоватый альпинист из абалаковской команды, высказал любопытную мысль. Альпинист менее всего дипломат, он слишком верен выбранной цели, хотя ситуации иной раз подсказывают и другие варианты. В этом упрямстве он весь. Непогода, опасности, а он знай прет на свою гору. Такую, чисто альпинистскую черту характера надо учитывать. Поэтому лучше долго отбирать цель, чем потом идти упрямо к ложной. Миша сказал, что он не считает Донгузорун случайной целью.

Абалаков высказался более категорично:

Перейти на страницу:

Все книги серии Сердца, отданные спорту

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза