Восхождение

Следуя некоторое время за группой гостей, Копелев слышал, как Казаков объяснял польским товарищам, что эти дома построил Московский домостроительный комбинат номер три, он пионер в освоении новой конструкции. А вскоре к монтажу таких домов приступят и другие комбинаты.

Казаков затем подвел гостей к еще двум красивым, видным издалека и стройностью своих форм привлекавшим внимание корпусам. Это были двадцатидвухэтажные дома, чем-то напоминающие два бело-голубых четырехлепестковых цветка. Смотреть на них было приятно.

— Вот это вещь! — вздохнул Копелев не без зависти.

— Да, хороши! — согласился Казаков. Он добавил, уже обращаясь к полякам, что те шестнадцатиэтажные корпуса, которые тоже всем понравились, уже перестали быть принадлежностью только одного Тропарева. Они теперь монтируются в Отрадном, Кунцеве, Зюзине.

Тем временем Владимир Ефимович случайно, как это и бывает в таких экскурсиях, слово за словом, разговорился с одним из польских гостей — рабочим-строителем из Варшавы.

— Веслав, — назвал тот свое имя.

— Вот, товарищ Веслав, — сказал Копелев, — видите сами, здесь, в Тропареве, Москву мы тянем вверх. И не то что там отдельные высотные здания. Это и раньше было. А весь контур поднимаем.

— В Варшаве мы тоже строим много новых домов, похожих на ваши, но еще и другие. Хочу сказать, что немножко надо делать различия. Когда все одинаково, это скучно, — заметил Веслав.

— Конечно. В каждой стране свои проекты типового строительства, — согласился Копелев. — Архитекторы, проектировщики должны быть похожи на поэтов. А про них говорят, что если два поэта пишут совершенно одинаково, то один из них не нужен.

Веслав улыбнулся.

— Наверно, так и есть, — сказал он, — очень хочется, чтобы они были как поэты, только хорошие.

— Ах, Варшава, Варшава! Я бывал в ней несколько раз! — Копелев даже вздохнул от того удовольствия, которое доставило ему это воспоминание. — Люблю Варшаву. Как вы, варшавяне, да, наверно, и вся страна так быстро подняли вашу столицу из руин, из развалин? Это удивительно!

— Когда любишь, все возможно. А мы очень любим Варшаву.

— Отлично сказано! «Когда любишь, все возможно», — Копелев даже повторил вслух понравившуюся ему фразу. — Варшава очень красивая. Она, знаете, — он подыскивал слова, определения, которые бы поточнее выразили его, Копелева, искреннее восхищение и столицей Польши, и тем громадным трудом, который вложили строители, рабочий класс братской страны в восстановление столицы, — Варшава — она какая-то легкая, изящная. В ней что-то есть от женской красоты. Вы меня понимаете, Веслав?

Копелеву почему-то казалось, что Веслав его не поймет, не оценит его сравнений просто потому, что не так уж хорошо знает русский язык.

Но Веслав закивал уверенно и с доброй улыбкой человека, которому не только все понятно, но еще и приятно слышать такое о своем родном городе.

— Верно, верно, хорошо! — сказал он.

А Копелев с большим оживлением продолжал говорить о Варшаве и вспомнил, что есть слова в одной хорошей песне о столице Польши, где поэт называет город нежно и уважительно «Пани Варшава».

— Я знаю, — сказал Веслав, — «пани Варшава». А вот это, — и он взмахнул рукой, как бы охватывая все видимое пространство здесь, в Тропареве, — это товарищ Москва!

Веслав, видимо, остался доволен своим сравнением. Это было заметно по его глазам и улыбке, по тому, как он дружески похлопал Копелева по плечу.

Так, разговаривая, они ходили по экспериментальной площадке, пока около одного из монтируемых домов к ним не подошел снова Сергей Яковлевич Казаков. Он спросил, какие еще у гостей есть к нему вопросы, а то ведь ему надо идти к своей бригаде.

— Вопрос такой, — произнес Копелев, — не слышно ли у вас, когда наш ДСК‑1 возьмется за шестнадцатиэтажки?

— У меня спрашиваешь? — Казаков усмехнулся. — Это ты, браток, у своего начальства выясняй. Но вроде бы в этом году вы начнете свой такой домик лепить.

— В том-то и дело, что давно должны были начать. Но все тянут, тянут, то не готово, это! А я люблю новое. Есть у меня такая жадность — поскорее бы новые дела начинать. Чтобы жить было интереснее. Такой вот характер, — сказал Копелев и тут же спросил у Казакова с некоей толикой неуверенности: — Это я не слишком расхвастался?

— Да нет, почему же? Раз от души, значит, в самую точку. Я так думаю: раз у нашего брата, у рабочих, такое нетерпение появляется, то это уж тем более хорошо!

— Теперь у меня к тебе второй вопрос и последний, — сказал Копелев: — Как насчет темпов на монтаже этих зданий. За сколько дней этаж делали?

— Ну, это трудно сказать! Дома-то экспериментальные. То панели нам задерживали, то одного не хватало, то другого. Эксперимент есть эксперимент.

— А все-таки? — настаивал на своем вопросе Копелев.

— Да нет, не могу точно сосчитать. Долгонько, одним словом. Особенно первый дом, второй пошел быстрее.