Восхождение

– Поначалу я думал, – сказал старшина, – что, быть может, какие-то неопытные люди подвергают их грубому обращению. И я надеялся, что со временем все исправится. – Он покачал головой. – Но все чем дальше, тем хуже. И теперь я точно знаю, что на этом корабле никаких неопытных людей нет.

Редер кивнул.

– Я тоже это заметил. – Он позволил себе мысленный вздох при взгляде на Роббинс, которая буквально оцепенела на стуле, явно находясь во многих милях отсюда. «Причем куда бы она ни отправилась, – подумал Питер, – она там страшно на кого-то дуется. Что ж, это отвечает на мой вопрос. Она определенно не командный игрок».

– Лейтенант, – позвал он ее. Роббинс подняла взгляд. – А у вас есть по этому поводу какое-то мысли, которыми вам хотелось бы поделиться?

Она немного подумала, явно пытаясь сдерживать дыхание. А потом сделала нырок, выпаливая Слова точно в лихорадке.

– Нет, сэр, никаких особенных замечаний, кроме того, что лейтенант Ларкин желал бы во всем обвинить меня. Я понятия не имею, где и когда наши детали становятся дефектными.

– Отрицая свою ответственность за дефекты, он вовсе не возлагает ее на вас, лейтенант. Впрочем, я учту вашу точку зрения. – «Какой бы параноидной она ни была», – подумал Питер. Роббинс опять опустила глаза, и он еще раз ее поизучал. Синтии был двадцать один стандартный год – почти детский возраст с высоты его двадцати семи. И вид у нее был довольно побитый. «Еще бы, – подумал Питер. – Ведь все орут на нее и обвиняют в том, что все портится. А потом орут за то, что она старается все это починить. И ей, естественно, в кошмарном сне не могло присниться, что, помимо технической стороны дела, ей еще и за пятьсот человек придется отвечать. Так что бедный ребенок сейчас крутую полосу препятствий преодолевает».

Конечно, как офицер Космического Отряда Содружества, Синтия Роббинс должна была преодолеть массу всяких полос, прежде чем ее на эту поставили. С другой стороны, люди по самым разным причинам в вооруженные силы вступают. «И я сомневаюсь, – подумал Питер, – что ее причиной была быстрая дорога к славе и могуществу».

Несмотря на все ее старания добиться противоположного, Редер вдруг понял, что эта девушка ему нравится. Она явно старалась как-то справиться с тем тяжелым положением, в котором она оказалась. И единственной загвоздкой для Редера оставалась неотвязная мысль, что лейтенант Синтия Роббинс вполне могла сама создать ситуацию, которая ее в это положение поставила.

– Ну ладно, – сказал он, вставая. – Пожалуй, мне пора предпринять обход главной палубы и начать знакомиться с людьми.

Роббинс и ар-Рашид тоже встали.

– Вы не будете против, если старшина… – начала Роббинс.

– Отставить, – оборвал ее Редер. – Предполагается, что вы будете моим заместителем, лейтенант Роббинс. Мы должны научиться работать вместе. Кроме того, мне требуется кое-какая техническая информация о наших объектах, и я полагаю, что именно вы должны мне ее предоставить.

– Есть, сэр.

– Не беспокойтесь, лейтенант, все будет совсем не так страшно. Я только что школу закончил, и оценки у меня совсем неплохие.

Тут Редеру показалось, что на лице ее мелькнула улыбка, и он взглянул на ар-Рашида.

Глаза старшины просияли, и он губами обозначил слово «кнут».

«Ладно, старшина, – подумал Питер, – пусть будет кнут. А ты про пряник не забывай».

Глава пятая

Редер уже привык питаться в одиноком великолепии офицерской кают-компании, пока «Непобедимый» находился в Транзите. Разумеется, такие роскоши мирного времени, как стюардессы, остались теперь только адмиралам и прочим большим шишкам, и все же кают-компания была чудесным местечком. Кто-то даже успел украсить ее серией фресок, милых старомодных вещиц с лунными пейзажами и видами колец Сатурна. На новом корабле ароматы еды и кофе только-только начинали преобладать над запахами сохнущей замазки и синтетики, в равной мере приятными для астронавта. Редер также привык запихивать в себя куда больше одной порции. Он улыбнулся, вспоминая вчерашний день – как он благожелательно кивнул стоящей на раздаче девушке, нагружая свою тарелку сосисками, яичницей с ветчиной, сияющей жареной картошечкой…

И как эта девушка закрыла глаза и постаралась задержать дыхание, а хлебный сухарик застыл на полпути к ее губам.

«Ужасно, должно быть, – подумал он тогда, – быть вынужденной готовить для сотен человек, когда тебя от одного вида еды тошнит». И особенно когда почти все, кроме Питера Редера, ничего, кроме хлебного сухарика, и не хотели.

Впрочем, не этим утром. Прошлой ночью они вышли из Транзита, и сегодня все уже хорошенько подготовились наверстать пропущенные трапезы. Питер припозднился на раздачу, и теперь там почти ничего, кроме сухарей, не осталось. Зато все столы были упакованы локоть к локтю.