Восхождение

— Да не бойтесь вы, Дмитрий Сергеевич, — звучит контральто девушки, — бульдозер сегодня увезли на третий участок.

— Это, безусловно, радует, — выдавливаю из горла словесный сгусток.

— А можно спросить кое о чем?

— Ну, да… — пытаюсь всеми силами бороться со ступором.

— А чего это вам в главке не сиделось? Или сотрудницы съели?

Говорить о подробностях сейчас не очень хочется. А внести какую-то ясность нужно. Поэтому пытаюсь облечь свое появление на линии ореолом романтики.

— Представьте себе, Тонечка, — вещаю, как с трибуны, — приходишь на работу, садишься в кресло и планируешь рабочий день. И вдруг понимаешь, что каждый день у тебя одно и тоже: они тебе — дай, а ты им — не положено. Они — чем тебя купить, а ты им — не продаюсь. Они смотрят на тебя, как на идиота, а ты мысленно соглашаешься. И так каждый день…

— И что же, ничего интересного не случалось? — спрашивает девушка.

Конечно, случалось! Такие вещи случались, что и в страшных снах не привидится… Только вспоминать об этом — ужас как неохота. Так что лучше умолчим. Вслух отвечаю:

— Интересного? А как же! Выходные, например.

Тоня задумчиво качает ножкой. Вполне допускаю, что делает она это не нарочно, но мне от этого не легче, потому что покоя нет.

— А раньше вы на линии работали?

— Приходилось. Только было это в другие времена, как будто и не со мной.

— Тяжело вам сейчас, Дмитрий Сергеевич? — сочувственно произносит эта чуткая девушка. Именно этого мне так не достает. О, женское сердце не проведешь. В этом вопросе. Она уже знает, что я к ней неравнодушен. Только не знает, бедная, насколько ей со мной невыгодно общаться. А то бы давно бросила это непутевое занятие.

— Да ничего, терпимо, — бросаю небрежно. — В конце концов, знал, на что шел.

— А вы женаты? — вполголоса выдыхает девушка.

— Женат, Тонька!.. В том-то и дело, что вдрызг женат твой воздыхатель! — хрипит, поднимая голову, Фомич, озирая мутными глазами свои владения.

— Ну тебя, Фомич!.. — пытается встать легкотрудница. Но длинная цепкая рука начальника возвращает ее на прежнее место.

— Команды покидать рабочее место не было. Ты вот что… Сейчас опять кто-нибудь нагрянет, я это нутром чую. Так ты, Тончик, в случае чего помоги быстрей от досужего народа избавиться. Старость — она покой любит. Запиши, а то забуду.

И точно, дверь с грохотом открывается, и бочком, как цирковой медведь во время кувырка, вваливается начальник моего участка. Участковый. По правде сказать, с начальником мне повезло. В этом человеке всего много, хватило бы на двух нормальных людей. Без малого двухметрового роста. Плечи шириной — как я в длину (если меня положить). Шея — как у меня, скажем, грудь, а лицо… в общем, пропорциональное остальному. Короткая стрижка сделала бы его похожим на громилу, если бы не добрейшая улыбка, в которой читается самоирония: простите, мол, меня, такого большого.

Но самое главное — это его умение держать удары судьбы, как-то: выговоры начальства, насмешки подчиненных, многодневную нервотрёпку, большой спиртовой литраж… Однажды прораб нашего участка Тихон, рассказал, как участковый взялся за порванный высоковольтный кабель под напряжением. Искры, вспышки, фейерверк! — а тот лишь побледнел — и хоть бы что… На ладони осталась пара легких подпалин, и все.

…Итак, входит мой начальник, и сразу становится тесно, и вовсе не потому что бытовка мала.

— Хватит, ребятки, третий день водку дуть и разговоры разговаривать. Отбираю у тебя бесплатные уши, Фомич. Завтра едем с Димой принимать новый объект.

— Василий Иваныч, такое событие требуется обмыть, — обстоятельно поясняет тонкости протокола Фомич, солидно кивая головой.

— Это можно… — покорно соглашается начальник и бережно садится на стул. Когда он убеждается, что стул, хоть со скрипом, но держит его супертяжелый вес, оборачивается ко мне. — Чтоб не забыть, Сергеич, завтра утром сиди в диспетчерской и жди меня до упора. Будут на объект выгонять — сиди насмерть, говори всем, что я приказал. — Потом Фомичу: — Поехали, аксакал…

Когда встречаются начальник с куратором, все остальное становится как бы не в счет. Поэтому мне вскорости удается сбежать.

Дома, то есть в комнате общежития треста, переодевшись, сажусь на стул и погружаюсь в тяжкую думу. То, что со мною творится в последнее время, напоминает сползание в пропасть. А самое страшное, что я даже не пытаюсь остановиться. Вот и сегодня: выпил немало водки, наслушался и мысленно повторил за говорящими целый поток сквернословия, флиртовал с женщиной… Но какова! Красавица чистейших казачьих кровей! «А она такова, какова она есть, и больше никакова».