Восхождение язычника 2

— Да, как и договаривались, ток я не возьму в толк, зачем надо было на них вино тратить, — немного с возмущением ответил Филипп.

— Так надо, — и поднявшись из-за стола, я направился к сараю, в котором разместили закабаленных.

А на улице уже была ночь, хоть и звезды светили ярко, а пронизывающий ветерок заставлял ёжиться. Набрав дров, я разжег недалеко от сарая костер.

Огонь затрепетал, разгоняя тьму.

Раскрыв дверь сарая, я крикнул:

— Спите?

— Нет, господин, — раздался голос одного из молодых.

— Хорошо, говорить будем, идите сюда, — и я вернулся к костру, усевшись на еще теплую землю.

И через мгновение напротив меня сидели закабаленные и, возможно, мои люди.

Я попытался их осмотреть, ну, при порывах огня, это удавалось с трудом. Лишь общие черты. Умытые, и волосы уже не висят сосульками, одетые с чужого плеча, с болезненной худобой. М-да, откармливать их еще придется капитально. Да и подстричь не мешало бы.

Молодым я бы мог дать лет по семнадцать, может, чуть старше, а парню с голубыми глазами лет двадцать пять.

— Меня зовут Яромир, и вы мои кабальные. И я хочу знать, кто вы такие и как оказались на каменоломнях? — мой голос прозвучал спокойно и размеренно.

Парни замялись, и никто не смел начать первым. Прождав пару секунд, я ткнул рукой в одного из молодых.

— Ты начинай.

Парень вздохнул и заговорил:

— Родители умерли, а денег заплатить подати у меня не было, вот так и оказался, — после своих слов он пожал плечами, словно это обычное дело.

— Как звать? — спросил я, глядя на него, он был невысокого роста, хотя скорее ниже среднего. Это я вымахал, столб ходячий.

— Азат, господин, родители рассказывали, что это значит свободный, — от парня донесся горький смешок.

— Теперь ты, — я перевел взгляд на следующего.

— Прокоп зовут меня, господин, семья у меня большая, семь братьев и сестер, неурожай был, еле протянули, а тут подати платить, а денег нет. Я самый старший, так что… — и он развел руками.

Мой взгляд упал на третьего.

— Кастор меня зовут, почти год провел на каменоломнях, или мне так кажется, подати-то я оплатить смог. Вот только чиновник, что их собирал, к жене моей начал приставать. Ну, я его побил, а там и в каменоломне оказался.

М-да уж, истории почти похожи, денег нет оплатить, вот и в каменоломнях.

Я вгляделся в них, у всех глаза уже пьяненькие, осоловевшие от выпитого вина, да еще и возле теплого костра сидят. Это хорошо.

— У вас есть выбор. Первый вариант, — и я поднял руку с оттопыренным указательным пальцем, — остаться в кабале и быть землепашцами. Работа на свежем воздухе, о вас даже будут заботиться, как о скотине, корове, там, или лошади, они ведь тоже полезны в хозяйстве. Возможно, вы вновь окажетесь в каменоломнях, если не угодите хозяину, а может, и запорют, о такой жизни вы лучше меня знаете.

Они вслушивались в каждое мое слово, а тени от бликов костра играли на их лицах.

— Второй вариант, — я вновь поднял руку и оттопырил к первому пальцу второй, средний. — Вы приносите мне клятву в верности. Становитесь моими людьми, моими воинами и моей опорой. Вам придется проливать кровь, свою и чужую. А возможно, и умереть за меня. Но если и придется умирать, то вы это сделаете достойно. Гордо стоя с оружием в руках, свободными людьми, а не как забитый насмерть палкой своего хозяина раб. Возвышусь я, возвыситесь и вы. И я своих людей не бросаю, забочусь о них, — и долгий и протяжный взгляд в сторону Кастора.

— Я могу подумать? — первым высказался Кастор.

— Нет, — мой голос строг. Я давлю на них.

— Но мы же не войны, — произносит Прокоп, а Азат начинает кивать.

— Воинами не рождаются, ими становятся, — я серьезен и продолжаю давить на них своим взглядом.

Или эта фраза про солдат сказана, неважно. Не боги горшки обжигают.

Несколько минут слышен лишь треск горящих дров и шум ветра.

— Я согласен, — произносит Кастор, а после и остальные.

— Клясться будете на мече, — и я вытаскиваю из ножен меч. — Клясться кровью, честью и жизнью.

Острие меча смотрит в их сторону, отражая блики огня.

Первым вновь решается Кастор. Его ладонь ложится поверх лезвия меча, и он проводит ей, нанося себе рану, его кровь орошает клинок. Голос его звучит торжественно:

— Я клянусь тебе в верности своей кровью, честью и жизнью.

Раненую ладонь он прижимает к груди и отходит немного в сторону.

Процедуру повторяют Прокоп и Азат, принося мне клятву в верности.

Меч я всаживаю в землю. И делаю шаг уже к своим людям. Аккуратно беру раненую ладонь Азата, но он все равно кривится.

— Я принимаю твою клятву, — накрываю рану рукой и выпускаю силу жизни, залечивая порез, озаряя зеленым светом.

Азат ошарашенно рассматривает свою руку, где только что была рана. Остальные тоже смотрят удивленно и не сопротивляются, когда я принимаю их клятвы и залечиваю раны.

— А теперь идите отдыхать, — чеканю слова. Первый приказ отдан. Парни кивают и возвращаются в сарай.

Я же еще немного посидел, глядя в огонь, и, залив костер водой, отправился спать.

С утра пораньше уехал Пимен, ведь ему еще телегу отцу возвращать.

— Как вчера поговорил? — произнес Филипп, после того как закрыл ворота за Пименом.