Восхождение Мрака

Вначале ей было больно принимать его в себя. Арай попутно это отметил, но и не думал хоть на мгновение остановиться. Ви сама прокляла бы его, посмей он совершить столь тяжкий грех – жалость к ней или отсрочку ненасытной страсти. Он стал для нее первым. Она останется для него единственной. Уже утром они продолжат свою ссору, но прямо сейчас создавали между собой тонкую связь, сплетенную из красных и черных нитей, о которой ни один из них не забудет. Почему кто-то другой вправе решать за них, как это должно было быть? Почему-то кто-то другой может вздернуть губу и назвать произошедшее ошибкой? Хотя ошибка была совершена: Арай уже это ощущал, однако надеялся хотя бы до утра отложить ее последствия.

Ви даже во сне не выпускала его из объятий. Так и жалась, перебравшись целиком на него. Арай не мешал и не думал ее будить из-за такой ерунды. Он просто взвешивал, чем этой ночью пожертвовал. Сколько людей погибнет за то, что они вдвоем разрешили себе целый час быть счастливыми? И сможет ли он после отпустить ее к начертанному? Сможет, конечно. Он ведь не истеричный Кадим. И Ви сможет уйти. Если она хочет спасти демонов, то никуда не денется. Древние заклинатели приносили кровавые жертвы, чтобы задобрить богов. Счастье Арая и Ви – это просто такая же жертва, не стоящая даже секундного сожаления. И все же сожаление было, но о другом – кейсар так много достиг, опередил всех заклинателей Света, а в итоге провалил экзамен на бесчувствие. Пятый круг пришел к нему слишком быстро, а значит, легко. Все, что дается легко, так же стремительно теряется.

Утром у всех было отвратительное настроение. Император, который уже осознал необходимость договора с темными, никак не мог продумать детали этого союза. К примеру, что делать, если демоны будут жить по законам Мрака, а не Света? Как их наказывать, если они признаю́т только своего великого князя, а титул «Властитель Света» вызывает в них брезгливую усмешку? Сможет ли Ви обуздать каждого – и какие решения принимать, если она не сумеет?

Лода смотрела на Арая диким зверем и не могла сдержать шипения. Оказывается, она видела, как Арай вошел к Ви, а после первых криков ринулась на помощь. Но не смогла проникнуть в комнату – заклинатель к тому времени уже поставил защиту. Все ее попытки призвать охрану были безрезультатны, ей отвечали неизменное: если генерал там, то ему положено быть именно там, никто не указывает генералу, где ему быть. Перед завтраком она пыталась заразить этой истерией и Мирана:

– Что между ними происходит?! Как он смеет проводить ночь в спальне великой княгини?! Я не сообщу своему господину, но только по одной причине – не хочу терзать его сердце! Но это немыслимо! Как эта дрянь посмела подпустить к себе другого?

Его высочество похлопал ее по руке и утешил:

– Не перегибай, Лода. Араю не нужно то, в чем ты их подозреваешь. У них сложные отношения, я сам до конца не понимаю, – на этих словах Миран покосился на кейсара, который стоял неподалеку. – Но эти отношения почти платонические. Раньше они много времени проводили вместе – неужели тебе еще не сказали, что он ее обучал? Ты ведь знаешь, какая прочная связь устанавливается между учителем и учеником?

– Я ей не учитель, – по инерции поправил Арай, оставив все остальное без комментариев.

Сама Ви выглядела бледной и опустошенной. Она вообще ни разу еще голоса не подала – смотрела в пол бессмысленным взглядом и держалась подальше от остальных. Возможно, ей не понравилось, что Арай ушел рано утром, оставив ее одну. Несмотря на то, что он старался одеваться и двигаться бесшумно, Ви проснулась, поскольку возле двери Арай расслышал тихое: «Идиот». Он, не обернувшись, замер и расслышал продолжение: «И идиотка». Кейсар вышел в коридор, не издав ни звука. Любое его слово сделало бы ситуацию еще ужаснее, чем она уже была.

Хотя нет, обида – это слишком мелко. Скорее, пережитая слабость друг перед другом сломила Ви так же, как сломила Арая. Ему наверняка тем утром было сложнее, чем любому другому. Он клял себя, мысленно подвергал себя самым страшным пыткам, но при том отчетливо понимал: во всем его гигантском резерве не предполагалось силы, чтобы этому противостоять. Это произошло, потому что не могло не произойти. И хуже всего – повторится снова, стоит им хотя бы случайно соприкоснуться полами одежды. Дело было не в наслаждении – с этим желанием еще можно справиться, плоть безмозгла и требует к своим потребностям лишь абсолютного равнодушия. Всего-то. Но проблема в том, что весь его разум теперь хотел того же, что и тело: как если бы брать ее, быть в ней, ловить ртом ее последний стон – самое естественное для него состояние. И любое сопротивление этому устремлению теперь не очищало разум, а наоборот, перемешивало все мысли.