Восхождение на Эверест

Оба не только выразили полную готовность, но, видимо, были довольны порученным им заданием. Особенно радовался Тенсинг. В течение всего периода организации лагерей он по необходимости выполнял наименее интересные работы: руководил группами носильщиков в нижней части маршрута, организовывал отряды людей для доставки продуктов питания и дров, принимал и отправлял в Базовом лагере нарочных с почтой, поддерживал порядок в лагерях и бодрое настроение у своих подчиненных. Все это выполнялось им охотно и хорошо, как и все, что он делал. Однако я чувствовал, что всем сердцем он стремится все выше и выше. Во всяком случае, он был счастлив, когда ему удавалось совершать восхождения. Я впервые обнаружил это на пике Чукхунг, а также когда мы вместе с ним поднимались в Западный цирк в поисках швейцарского лагеря IV.

После того как 2 мая он и Хиллари установили изумительный рекорд, проделав за один день путь от Базового лагеря до лагеря IV и обратно, впервые Тенсинг имел возможность проявить свои блестящие способности. Именно такого случая он и ожидал. Не теряя времени, Тенсинг и Хиллари быстро подготовились и около полудня вышли.

Тем временем мы продолжали наблюдать за продвижением двойки над лагерем VII. Вскоре после того, как Хиллари и Тенсинг вышли, Нойс и Аннуллу миновали высшую точку, достигнутую до сих пор нами на леднике Лходзе, и остановились в 12 час. 30 мин. на уступе под последним склоном, поднимающимся к пику Лходзе. Отсюда начинался траверс влево к кулуару, окаймляющему Женевский контрфорс. В это время они находились на высоте более 7600 м. Наше волнение усиливалось по мере того, как они приближались к началу этого знаменитого траверса. Позднее мы узнали, что первым шел в это время Аннуллу, двигаясь, как казалось Нойсу, „со скорстью первоклассного швейцарского проводника“.

Перед тем как выйти на широкие снежно-ледовые склоны, нужно было преодолеть узкий, окаймляющий ледник желоб, и снизу нам казалось (хотя об этом трудно было судить с достоверностью), что в этом желобе мог лежать рыхлый и, следовательно, опасный снег. Мы собирались заменить здесь страховочные перила, установленные швейцарцами и хорошо видимые на одном из их фотоснимков. Однако Нойс и Аннуллу продолжали уверенно подниматься. Они избрали путь, проходящий выше намеченного маршрута, как будто ведущий прямо к вершине Женевского контрфорса. Мы отказывались верить своим глазам, однако было ясно, что они сочли излишним останавливаться и навешивать на опасном участке веревки. Их скорость теперь заметно увеличилась, и наше волнение превратилось в изумление, когда мы убедились, что Нойс и Аннуллу явно идут к самой Южной седловине. Позабыв свое прежнее беспокойство, мы продолжали пристально следить за ними всю вторую половину дня.

Связка продолжала двигаться почти без остановок, пока не подошла вплотную к скалам контрфорса. Когда она, поднимаясь по нему, скрылась за выступающими скалами, я уже не мог дальше выдержать состояние неизвестности и отошел шагов на двести вглубь цирка, чтобы оттуда лучше их видеть. Это было, вероятно, легкомысленным поступком, так как только накануне Том Бурдиллон провалился на глубину двух метров в скрытую трещину, в нескольких метрах от палаток. Однако в тот момент весь мой альпинистский опыт был позабыт. Некоторое время мне удалось еще за ними наблюдать. Затем, после перерыва, я еще раз успел заметить, как на фоне скал, на самом верху, мелькнуло что-то голубое (цвет наших штормовых курток). Вскоре голубая точка потерялась на фоне неба. Было 2 часа 40 мин. дня. Уилфрид Нойс и его спутник Аннуллу стояли в эту минуту на высоте около 7900 м. над Южной седловиной Эвереста. Их взоры обращались вниз, туда, где разыгралась драма швейцарской экспедиции, и вверх к самой пирамиде Эвереста. Это была торжественная минута для обоих альпинистов, а также и для всех нас, следивших за ними. Их присутствие там явилось символом нашего успеха в разрешении ключевой проблемы всего восхождения. Они достигли цели, к которой мы стремились в течение двенадцати тревожных дней.

Затем Нойс и Аннуллу спустились по короткому склону, не превышавшему 60 м, на седловину. Однако для измученного альпиниста на обратном пути после восхождения на Эверест он смог оказаться неприятным препятствием. Я просил Уилфрида навесить на этом склоне перила для возвращающихся групп, что он и сделал на обратном пути. Как благодарны мы были ему впоследствии! На ровной площадке седловины Нойс и Аннуллу обнаружили остатки лагеря швейцарцев: изуродованные палатки, рамы кислородных аппаратов, крючья и продукты питания. Они не замедлили ими воспользоваться. Аннуллу обменял свой кислородный аппарат на полный рюкзак, а Нойс подобрал немного витаминизированных лепешек, банку сардин и коробку спичек. Все отлично сохранилось, хотя и пролежало более полугода на открытом воздухе. На седловине дул едва заметный ветерок, и альпинисты смогли в полной мере насладиться этим исключительным состоянием погоды.