Восхождение на гору Невероятности

Что могло бы ненадолго повернуть вспять эволюционную линию и привести ее к точке, откуда открывается путь на ранее неприступную вершину горы Невероятности? Великий генетик Сьюалл Райт задался этим вопросом и, кстати, стал первым, кто применил к эволюции язык географии – можно сказать, заложил фундамент моей горы Невероятности. Райт представлял Америку в воинственно настроенной тройке запальчивых ученых, которые в 1920‐х и 1930‐х годах создали направление в науке, известное нам сейчас как неодарвинизм. Еще двое ее членов – англичане, не имеющие себе равных, но крайне несговорчивые гении – Р. Э. Фишер и Дж. Б. С. Холдейн, и справедливости ради надо добавить, что вся агрессия исходила в основном от них, а вовсе не от Райта. Райт понял, что естественный отбор, как ни странно, иногда противодействует стремлению к совершенству. Ровно по той самой причине, о которой мы только что говорили. Естественный отбор не пускает вниз. Если он с небольшого холма заарканил какой‐то вид у подножия более высокого пика, этому виду не вырваться и на высокий пик уже не попасть. Разве что естественный отбор ненадолго ослабит хватку и вид сумеет как‐нибудь незаметно слезть пониже, чтобы пересечь долину и подобраться к пологому склону более высокой горы. И если естественный отбор снова попытается его цапнуть, он будет уже в такой точке, откуда сможет быстренько эволюционировать по уходящим вверх тропам. Таким образом, с глобальной точки зрения, чередование периодов жесткого отбора с краткими передышками могло бы пойти на пользу эволюции. Возможно, релаксация такого рода действительно играет важную роль в реальном эволюционном процессе. Когда можно было бы рассчитывать на послабление? Например, если надо “заполнить вакуум”. В частности, когда популяция не использует все возможности своего ареала и поэтому начинает расти. Когда животные заселяют девственно чистый после природной катастрофы континент, перед ними открываются безграничные возможности, и естественный отбор берет паузу. Может быть, после того как вымерли динозавры, выжившие млекопитающие получили такую свободу действий, что некоторые эволюционные линии “потеряли контроль над собой” и на короткий промежуток времени спустились вниз, обнаружив затем более высокие пики горы Невероятности, куда в обычной жизни они не попали бы.

Еще один вариант – приток свежих вариантов генов из других источников. Во второй главе, в разговоре о пауках, я обещал к этому вернуться. В компьютерной модели паутин (NetSpinner) параллельно эволюционировали сразу три “дема”, а не одна размножающаяся половым путем популяция пауков-“ткачей”. Они как бы развивались независимо в трех различных географических зонах. Но – и это важно – не совсем независимо. Из одной локальной популяции в другую идет слабая миграция генов – случайное перемещение отдельных особей. Эта миграция генов сродни вливанию свежей “крови” в другую популяцию – как я говорил, “успешная подгруппа отдает свои гены той, что послабее, тем самым ‘подсказывая’ ей более выгодный способ создания ловчей сети”. Словно открывается незаконный путь на более высокий пик метафорической горы.

Мы приближаемся к излюбленному объекту внимания креационистов и главному камню преткновения для потенциальных сторонников эволюции, который непрочно держится на самой макушке наиболее труднодоступного утеса горы Невероятности, – к глазу.