Восхождение на Холм Славы

Они остановились на краю почти отвесного обрыва. Там, внизу, клубилась серо-желтая масса, и все же путь, по которому им предстояло спуститься, просматривался до конца. Словно сквозь вуаль.

Овчинников глянул вниз, и у него слегка закружилась голова. Он видел промоины и редкие кусты, узкие карнизы, торчащие камни. Конечно же, никакой тропы, даже намека на нее не было. Тут от неосторожного движения мог случиться каменный обвал.

— Да как же я с Маяком? — спросил Колядко. — Он себе лапы изуродует и с поводка сорвется.

Лицо лейтенанта пошло багровыми пятнами, в глазах появилось что-то властное.

— Вы будете идти позади всех. Я — первый.

Он бесстрашно занес ногу над пропастью, нащупал опору, ушел вниз по плечи:

— Все в порядке.

Вылетали камни из-под ног и гулко катились вниз. Правда, ветер здесь был не такой сильный, как наверху, и песок не залезал в рот и уши. Овчарка скулила. Колядко ласковыми словами пытался ее успокоить, но она рвалась с поводка.

— Тю! Та чего ж тут страшного? — ворчал Колядко. — Обрыв как обрыв. Вот если не сорвемся в тартарары, я тебя буду называть альпинистом.

Всем, конечно, было не по себе. Старались не смотреть вниз. Но они понимали замысел лейтенанта. В общем-то, если соблюдать осторожность, заранее высматривать трещины, то в спуске ничего особенного не было. Просто на воображение давили черные каменные громады, казавшиеся непреодолимыми.

Больше всех нервничал Овчинников, хотя и не подавал вида. Он сразу же принял решение, но что-то было не так... Возможно, не продумал все до конца, поторопился. Бесполезный риск... Но из глубин памяти поднялись слова майора Нефедова, сказанные им как-то старшим нарядов: «Порыв к действию лучше бездействия и растерянности...»

На узкой площадке, нависшей балконом над пропастью, передохнули немного. Потом снова, отыскивая руками щели, хватаясь за упругие кусты, повисали над лиловой глубиной, а укрепившись, принимали от Колядко собаку.

Черный каменистый панцирь рассекали глубокие трещины, вот в эти трещины и следовало забираться — больше точек опоры.

Острый взгляд Овчинникова, по всей видимости, за много дней до этого спуска отметил кое-что. То была неосознанная оценка местности — привычка подмечать особенности рельефа, находить мертвое пространство. Он был твердо уверен, что на разборе этой маленькой операции перед личным составом майор похвалит солдат за смелые действия, Колядко со своим Маяком будет выглядеть героем, а наедине Нефедов отругает Овчинникова за напрасный риск и неправильные действия. Ну что ж, пусть будет так.

Их руки и лица покрылись кровоточащими ссадинами, Овчинников сильно ударился коленом об острый выступ и едва не взвыл от боли. Сквозь темную пелену красным пятном проступило солнце, воздух постепенно очищался от пыли. Появились горные ласточки, они словно бы играли с измученными пограничниками, почти задевая их острыми крыльями. На каменистой россыпи виднелись золотистожелтые горицветы. Где-то рядом слышалось квохтанье горных куропаток. Иззубренные скалы приобрели металлически-фиолетовый цвет.

Им казалось, что спуск длится бесконечно. Овчинников словно бы утратил ощущение опасности. Он все время прижимался к скалам, искал руками узкие трещины, выступы, методично перебирался с карниза на карниз. Высоты он никогда не боялся. Попалась промоина с рыхлым дном, можно было спускаться, упираясь локтями в твердую породу и постепенно съезжая, как на санках, в каменную глубину. Неожиданно ощутил тяжесть на плечах: это были собачьи лапы. Маяк сорвался-таки с поводка и, перекатываясь, свалился на Овчинникова. Лейтенант почувствовал горячее дыхание овчарки и улыбнулся.

— Молодец, Маяк! Вернемся домой — получишь кусок сахара.

Маяк радостно взвизгнул. Слово «сахар» было ему хороню знакомо, хотя Колядко старался его не баловать. Но Маяк и Овчинников были большими друзьями и могли позволить себе некоторые вольности.

Наконец-то спуск кончился. Теперь они пробирались среди нагромождения бледно-фиолетовых камней, рискуя каждую минуту поломать ноги. Очень спешили, хотя и выбивались из сил. Иногда приходилось ползти на четвереньках.

Грохнул выстрел. Подняв голову, Овчинников увидел Фазилова, который быстро спускался по веревке. Нарушитель снизу открыл по нему огонь. Он залег где-то поблизости за камнями. Медлить было нельзя. Лейтенант, стараясь отвлечь внимание неизвестного от Фазилова, дал очередь из автомата по ближайшим камням.

— Бросай оружие! — крикнул лейтенант. — Все равно не уйдешь... Ты окружен!

Как он и надеялся, нарушитель, разрядив обойму в их сторону, бросился наутек. Он бежал, не разбирая дороги, старался выбраться к реке, по всей видимости на что-то рассчитывая. Он мог затеряться среди скал, забраться в какую-нибудь щель, в пещеру, получить хотя бы минутную передышку. Передышки давать нельзя. А в голове стучало: «Растяпа ты, Овчинников! Не рассчитал... Долго спускались... Уходит, уходит...»