— Твои личные рейтинги лояльности сейчас зашкаливают, ты с экранов и полос газет не пропадаешь, поэтому лучше тебя кандидатуры для публичных мероприятий просто не найти. Будешь от лица Державиных проводить работу с персоналом? Чтобы от нас не убегали, а, наоборот, стремились?
— Да, дед, без вопросов, — ответил я и почувствовал, как шевельнулось внутри чувство опасности.
Стас Громобой пришёл в себя от дикой головной боли. Ему казалось, что череп его раскололи на несколько кусков и которые затем просто приставили их друг к другу и обмотали изолентой, чтобы не развалились.
Вокруг было темно и холодно.
Когда он смог поднять руки, первым делом ощупал голову. Странно, цела. Даже повреждений нет.
С рук капало холодное и склизкое. Стас поднялся, сел и огляделся.
Он лежал в грязной луже тупиковой подворотни. Где-то трущобах на западе Москвы.
«Что я тут делаю? — подумал он. — У меня была какая-то встреча? Я должен был что-то выяснить? Ничего не помню, хоть убей. Да что со мной такое⁈»
Он кое-как встал на ноги и, покачиваясь, пошёл прочь из подворотни. В нескольких метрах от входа в неё стояла его машина.
Стас сунул руку в карман. Ключи на месте. Карточки тоже. Смартфон тут же.
Он кое-как обтёр руки и вытащил телефон. Надо посмотреть, с кем последним он разговаривал. Но эта информация ничего ему не дала. Обозначенный последним звонок он помнил прекрасно.
Зачем же он сюда приехал? Что искал? Точнее, кого?
Скинув с себя пальто и бросив его в багажник, Стас сел в автомобиль.
В этот момент что-то завибрировало во внутреннем кармане. Это был маленький телефон-звонилка с крохотным дисплеем. На котором сейчас было написано:
«8.0.1. — Твоё первое задание, Сезар, будет таким…»
Глава 7
В академии на этот раз меня встречали не столь бурно, как в прошлый. Сказалось, что ребята уже посещали занятия и всё всем успели рассказать. Однако каждый из сокурсников счёл своим долгом подойти ко мне и пожать руку. Даже некоторые преподаватели, увидев меня где-нибудь в коридоре, дружелюбно кивали и протягивали руку.
«Вот она популярность», — думал я, не совсем понимая, рад я или нет. В конце концов, я делал то, что считал необходимым в тот момент, когда всё случилось.
Кропоткин окончательно перебрался к нам, сев рядом с Громовой. И таким образом, мы все сгруппировались у окна, выходившего на заснеженную сейчас площадь. Вместе на парах стало значительно веселее, так как раньше от монотонного бубнежа Никифора Владимировича хотелось спать, а от натянутых попыток пошутить Константина Антоновича — ударить себя чем-нибудь по лбу.
Теперь же мы нагло пользовались тем, что пока нам никто ничего не запрещал. Статус героев прикрывал наши нечастые шуточки и разговоры.
Впрочем, мне было не до шуточек. Я на полном серьёзе обдумывал задачу, поставленную передо мной дедом. Это уже были не детские шалости, а вполне себе взрослая жизнь. У меня были конкретные исходные данные и цель прийти к конкретным результатам. Но за сухими цифрами стояли люди. Сотни. Тысячи.
Перед моим внутренним взором стояли другие люди. Простые. Без капельки магии. И никто не называл их чернью. Да, они работали на мой род. На мой род из прошлой жизни. И в тот момент, когда я проходил инициацию, они грудью встали на мою защиту. С вилами против магии аэрахов.
— О чём задумался? — толкнул меня в бок Олег. — Там Палочник надрывается про то, что государству денег дают больше не аристократы, а совсем наоборот. На тебя уже три раза косился. А ты вместо конспекта ворон за окном считаешь.
— Пятнадцать, — ответил я.
— Что «пятнадцать»? — не понял Олег.
— Ворон, — ответил я со вздохом непонятого философа. — Про что, ты говоришь, он вещает?
Кропоткин, слушавший наш разговор, прикрыл ладонью рот, чтобы не видели его улыбку. Отлично. Если я вызываю в нём такую реакцию, значит, потихоньку учусь шутить.
— Он говорит, — повернулась к нам Громова, — что основа заработка государства укладывается в парадигму: с миру по нитке.
— О! — сказал я. — Друзья, после этой пары меня не ждите, я задержусь с Никифором. Кое-что обговорить надо.
— Да что тебя так тревожит-то? — включился в разговор Федя.
— Дед задание дал, — ответил я. — Да непростое…
— А золотое, — дополнил князь.
— Если всё выгорит, то, может быть, и платиновое, — сказал я.
— Ах, ну конечно, — с поддельной на этот раз высокомерностью сказала Катерина, теребя перчатки. — Для таких дел подобные нам не годятся. Зато вот Никифор…
— Что Никифор? — спросил незаметно подошедший к нам преподаватель.
— На ловца и зверь бежит, — сказал я, оборачиваясь к нему и с удовольствием наблюдая, как от этой фразы у него расширились зрачки. — Мне бы с вами переговорить после занятий. Это возможно?
— Ах, ну… это, конечно. Да. Возможно, почему нет? — зачастил Палочник, не ожидавший, видимо, подобного напора.
Когда все остальные учащиеся вышли на перерыв, я подошёл к преподавателю.
— О чём вы хотели поговорить, Никита Александрович? — поинтересовался Никифор Владимирович.