Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине

Такой была наша первая встреча с Владимиром Солоухиным. И как знать, не то ли самое близко-родственное оканье и послужило отправной точкой к возникновению нашей взаимной симпатии друг к другу. А уж потом все пошло само собой: мы и в учебной аудитории сели с ним за одну парту, и наши койки в институтском общежитии оказались рядом, в одной тумбочке держался и хлеб, который был тогда еще по карточкам. Разве что в творческих семинарах мы занимались врозь: Володя у поэта Владимира Луговского, я – у прозаика Константина Паустовского.

Преподаватели в институте, естественно, были разные. Один историк, например, запомнился всем нам уникальной фразой: «В результате первой мировой войны Австро-Венгрия была четвертована на три неравные половины…» Но среди наших учителей немало было и замечательных личностей. Не могу не упомянуть прямо-таки влюбленного в Древнюю Грецию Сергея Ивановича Радцига и его брата Николая Ивановича. Логику и философию читал нам очень известный автор учебников Валентин Фердинандович Асмус. Не очень мы любили нужный для нашего брата-литератора, но трудный предмет – «Введение в языкознание». Но все любили остроумного, замечательного человека Александра Александровича Реформатского, который нам это самое языкознание растолковывал. И, между прочим, никто другой, как Сан Саныч, что называется, с ходу, без долгих раздумий, «растолковал» фамилию моего друга Солоухина: никакого соленого уха в ней нет, просто выпала в разговорном произношении одна буковка, а на самом-то деле он – Соловухин, владимирский соловушко…

Ну, а в неучебное время, в голубом подвальчике, как «поэтично» звалось наше общежитие, мы читали друг другу свои только что написанные творения, вместе готовились к экзаменам, ходили на литературные вечера. Так что «рождение» В. Солоухина как писателя, его литературный путь от первых стихотворений до книги «Дождь в степи», которая была его дипломной работой – все это происходило, можно сказать, на моих глазах. Многие стихи, еще до того как они появлялись в печати, я уже знал или в рукописи, или на слух в авторском, так оказать, исполнении.

Наша дружба не прервалась и по окончании института. Я не раз, и не два приезжал в его родное Алепино и жил там неделями.

Стихи В. Солоухина и в нашем студенческом общежитии и на творческих семинарах принимались, что называется «на ура». Знаком он был любителям и ценителям поэзии так же по публикациям в газетах и журналах. И по окончании института главный редактор «Огонька» поэт Алексей Сурков пригласил его на работу в свой журнал.

Работа разъездного корреспондента значительно обогатила жизненный исток поэта, расширила диапазон его творчества. Постоянно публикуемые в журнале стихи и очерки собираются в книги, и, одна за другой, выходят сборники «Колодец», «Ручьи на асфальте», «Разрыв-трава». Популярность поэта В. Солоухина год от года растет. Хотя, если говорить о широкой литературной известности, то, как это ни странным может показаться, она пришла к нему через… прозу.

Выпустив книгу с экзотическим названием «За синь-морями» о поездке в одну адриатическую страну, В. Солоухин отправился в путешествие по родной владимирской земле. На каком виде транспорта? А пешочком, с рюкзаком за плечами и суковатой палкой в руке. И о том, что ему удалось узнать, увидеть и услышать во время этого, довольно длительного путешествия, написал повесть, назвав ее – надо бы проще, да некуда! – «Владимирские проселки». Вот этими «Проселками» он и стал известен не только во Владимире и Москве, но и в Сибири, и на Курильских островах.

«Странность» же объясняется очень просто.

Десятитысячные тиражи стихотворных сборников, вышедшие до «Проселков», это по нынешним нищенским временам могут казаться большими, чуть ли не астрономическими, а в те, тоталитарные, как мы их честим, годы считались ничтожными. Да и в самом деле: если мы три или пусть четыре книги умножим на десятитысячный тираж и получим тридцать или сорок тысяч экземпляров – это же капля в читательском море такой огромной страны, как наша, которую, к слову сказать, даже записные недруги считали самой читающей в мире.

«Проселки» же увидели, свет в «толстом» журнале, тираж которого исчислялся сотнями тысяч экземпляров, и вскоре же были повторены уже и вовсе двухмиллионнной «Роман-газетой». Автор получил тысячи – ну-ка попробуйте представить: не сто, не двести, а тысячи! – читательских писем.

Потому-то лирические повести «Владимирские проселки» и как бы продолжившая их «Капля росы» положили начало широкой, по-тогдашнему всесоюзной, известности В. Солоухина как новой восходящей звезды на небосклоне русской литературы.

Если вспомнить тютчевское: «Нам не дано предугадать, как слою наше отзовется», то солоухинское слово о родной владимирской земле отозвалось у тогдашнего читателя как сыновнее признание любви к России, к ее великой истории и неповторимой красоте, любви ко всему русскому. И надо сказать, что в те времена это прозвучало ново, как давняя, полузабытая, но родная музыка…