Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине

Научно доказано, что шумы вредны для человека, расстраивают его нервную систему и даже сокращают продолжительность жизни. В нашей стране ведется большая гуманная работа по устранению и уменьшению шумов на производстве и в быту. Почти во всех областях существуют в частности обязательные постановления облисполкомов, запрещающие громкое пользование радиолами и радиоприемниками даже в комнатах, не говоря о выставлении их на подоконники и балконы. Но постановления эти остаются на бумаге. И вот заведется в квартале какой-нибудь такой урод, который с мелко-купеческим хвастовством выставляет на подоконник радиолу, включает ее на самый предельный уровень передачи, «пусть все знают, какую я дорогую радиолу купил», а милиция считает это безделицей, общественность же недостаточно мобилизована средствами высмеивания этих явлений в прессе, в кино, на эстраде, для того, чтобы дать дружный отпор. И хочется спросить: зачем же тогда ограничивали шоферов отменой гораздо более скромных автосигналов? Много ли от этого выиграла тишина?

«Уж сколько раз твердили миру», что во всем нужно чувство меры. При современном уровне радиотехники, при мощности выпускаемых радиол, радиофикация обращается в бедствие, если не принять мер для сохранения общественной тишины.

P.S. Многоуважаемый Владимир Aлексеевич! Писатель Леонид Федорович Зуров, проживающий в Париже в семье И. А. Бунина на правах приемного сына, кажется, с 1929 года, попросил меня прислать Вашу повесть «Владимирские проселки». Я послал в издании «Роман-газеты».

Солженицын А. И.

Зураб Чавчавадзе Поэт, писатель, монархист…

В середине 60-х годов минувшего столетия попался мне на глаза один из толстых московских литературных журналов с «Письмами из Русского музея» Владимира Солоухина, к тому времени уже хорошо известного советской читающей публике поэта и писателя. Но, увы, еще неизвестного мне, молодому тогда максималисту и снобу, считавшему пустой тратой времени чтение чего бы то ни было, выходящего из-под пера современных авторов. Но случилось так, что ошеломляющий эффект от прочтения «Писем из Русского музея» погнал меня в библиотеки на поиски других произведений автора.

До появления «Черных досок» оставалось, кажется, года два. Они ушли у меня на ознакомление с «Владимирскими проселками», «Каплей росы», сборниками стихов. Я понял, что обнаружил на земле единомышленника, писателя редкого и мощного дарования. Ощущение духовного родства, близости жизненных и мировоззренческих позиций, определявших отношение к судьбам Отечества, его истории, вере, традициям, было настолько явственным, что невольно тянуло как-нибудь познакомиться с этим бесстрашным гигантом. А после «Черных досок» мысль о знакомстве стала просто навязчивой идеей, которая, к счастью, вскоре материализовалась стараниями моего дядюшки А. Л. Казем-Бека, знавшего В. А. Солоухина чуть ли не с конца 50-х годов.

Постепенно наша дружба становилась крепче и в сугубо человеческом плане: мы неизменно были вместе и в радостных, и горестных семейных обстоятельствах, а в некоторых случаях даже обрастали элементами почти родственной связи: моя жена крестила внука-первенца Владимира Алексеевича, а сам он был моим шафером на венчании в церкви Город-ни-на-Волге, куда вез нас на своей машине, то и дело приговаривая:

– На твоей свадьбе, Зурабчик, как видишь, я не только шафер, но и шофёр!