Восхождение тени

Бриони подошла к двери и резко её распахнула.

– Актёры! Ох, как же я рада, что отделалась от них! – заявила она громко, чтобы слышала стража. – Отведите его обратно в камеру! Я устала от общества профессиональных лжецов!

Войдя, он поклонился.

– Доброе утро, моя госпожа. Вы убьёте меня сегодня?

– А что, Кайин? У тебя были другие планы?

Эта фраза стала их обычным приветствием. Шуткой – с долей правды. Глаза леди Ясаммез были закрыты. Мысли её блуждали далеко и только сейчас возвратились к ней, в это чуждое место, город Живущих-под-солнцем на берегу океана – того же самого океана, которому принадлежало и чёрное, бессолнечное море, бьющееся о скалы под Кул-на-Кваром, – но всё же совершенно иного и по виду, и по ощущению. Да, Мантия изменила ход вещей всего за несколько коротких столетий – великий покров, создать который для защиты научил их Горбун, – но только ли Мантия стала причиной перемен? Не изменилось ли что-то с тех пор в сердцах самого народа кваров – её народа, – разлюбившего солнце? Она задумалась о Кайине, стоящем перед ней со странной печальной улыбкой на губах. Кто из кваров когда-либо выглядел так, на чьём лице появлялось это выражение страха, вины и смирения, свойственное лишь смертным? «Они отличаются от нас не так сильно, как тебе может показаться», - так сказал ей Кайин однажды. Тогда Ясаммез сочла это очередной попыткой вывести её из себя, вынудить убить его, оборвать его неестественную полужизнь. Затем, позднее, она много размышляла над его словами. Что, если это правда? И теперь, внезапно, когда в сознании её ожил образ прибоя, непрестанно перекатывающегося под стенами Кул-на-Квара, другая мысль пришла ей в голову: что если Живущие-под-солнцем, смертные насекомые, которых она веками мечтала раздавить и на чьих мечах с радостью умерла бы, сперва заставив врагов заплатить за то великой кровью… что если смертные не просто похожи на её народ – но лучше, совершеннее его? Как долго существо может жить, согнув спину, прежде чем потеряет способность выпрямляться обратно? Как долго пещерные животные продолжают существовать такими, будто завтра вернутся к свету дня, прежде чем глаза их в конце концов угаснут и кожа станет мертвенно-бледной? Как долго можно пресмыкаться подобно жалкой твари, прежде чем действительно станешь жалкой тварью?

– Вы так и не начали сражение, моя леди, – наконец сказал Кайин, нарушив молчание.

– Сражение?

– Всего несколько дней назад вы поклялись разрушить лежащий перед нами город смертных. Вы помните? Тогда, когда вы взяли в заложницы двух женщин из осажденного Южного Предела. Вы производили тогда глубочайшее впечатление, моя леди – сам ужас во плоти. «Вопли вашего племени прозвучат музыкой для моих ушей», - сказали вы им. Однако я не могу не заметить, что вот, вы сидите здесь, а воплей так и не слышно. Может ли статься, что вы, обдумав всё снова, решили отказаться от своей беспричинной ненависти?

– Беспричинной? – раздражённая, Ясаммез повернулась к нахалу.

Её раздражало уже само собственное раздражение – Кайин жил лишь для того, чтобы приводить её в бешенство, и она ненавидела доставлять ему это удовольствие. Но то, что он говорил сейчас, казалось неожиданным, почти злонамеренным.

– Их хранит в живых лишь неколебимое благоразумие. Только глупец не раздумывая совершает то, чего уже не воротишь – а мои планы насчёт смертных именно такого рода. Когда умрёт бог, смертные тоже умрут, – Ясаммез взглянула на собеседника, позволив себе на миг – и только на миг – выказать лёгкое удивление. – Ты действительно желаешь, чтобы я напала на них сегодня, Кайин? Хочешь ускорить их кончину? Мне казалось, ты сблизился с ними.

– Я хочу, госпожа, чтобы вы понимали, чего желаете вы сами. Многое, сдаётся мне, будет зависеть от этого.

– Что за вздор ты несёшь?

– Вздор, который что-то нашептало мне прежде, чем я вновь вспомнил, кто я, – Кайин помолчал минутку, будто подыскивая слова. – Это не имеет значения. Может, вы и не поверите мне, но я боюсь за наш народ, о мать моя, и боюсь ваших решений. Потому я и задаю вопросы, полагаю. Как и непослушное дитя, ожидающее возвращения родителей, наказание страшит меня меньше, чем ожидание.

– Это потому, что ты и есть дитя, Кайин, в сравнении со мной. Когда я решу нанести удар, он будет скор, жесток и смертелен. Я обрушу свою мощь на место сие, и уничтожу всё живое, даже птиц в поднебесье и кротов в подземельях.

Впервые сквозь маску удивления на лице её сына проступило нечто, похожее на страх.

– Что? Что вы сделаете с ними?

– Тебе незачем знать об этом, жалкий предатель. Но поскольку разрушение будет столь полным, я не начну, пока не буду совершенно уверена.

– Так вы признаёте, что у вас есть сомнения?

– Сомнения? Ха! – она взяла Белый Огонь, лежавший у неё на коленях, и встала, разминая свои длинные ноги, а затем положила меч на стол для совещаний.