Бриони почувствовала, как глаза наполняют жгучие слёзы. В обычной ситуации она старалась сдержать их – но не сейчас.
– О, боги, уберегите моего бедного дорогого отца! Я так по нему скучаю!
Фейвал склонился к ней с платком.
– Ваше высочество, ваша пудра! Она сейчас потечёт, как свежая краска под дождём!
– Простите меня, леди! – Энеас выглядел огорчённым. – Пожалуйста, не принимайте так близко к сердцу всё, что я наговорил о вашем отце или Иеросоле! Государство в состоянии войны и ничего нельзя сказать наверняка. Возможно, Лудис, желая сохранить столь ценного для обмена заложника, как ваш отец, при побеге забрал его с собой.
Бриони шмыгнула носом и издала вымученный смешок.
– Едва ли мысль о том, что отчаянно драпающий Лудис Дракава тащит моего отца с собой через всё поле битвы, способна поднять мне настроение, принц Энеас.
Молодой человек ещё больше растерялся.
– О, клянусь честью богов, я действительно, Бриони – то есть принцесса, – я и сам уже не рад, что вообще заговорил об этом…
Но принцесса не собиралась шантажировать его вечно.
– Пожалуйста, принц Энеас, не беспокойтесь так. Вы желали мне только добра, – а уже так много тех, кого я считала друзьями, меня предали, – что я могу лишь благодарить вас за то, что вы сказали мне правду. Теперь же, прошу, не позволяйте мне дольше занимать ваше время. У вас ещё столько дел. Благодарю вас за всё.
Когда слегка сконфуженный Энеас удалился, Бриони вытерла глаза, жестом отсылая от себя и Ивгению с её утешениями, и Фейвала с его попытками поправить ей макияж. Сказавшись утомлённой и расстроенной, она выставила обоих, хотя они просто умирали от желания обсудить с ней принца.
Бриони страдала вовсе не так сильно, как старалась показать. Конечно, ей было жаль отца, и конечно, она боялась за него, но это продолжалось месяцами – и почувствовать больший ужас, сильнее страдать от собственной слабости и беспомощности девушка уже не могла. Так что вместо этого она строила планы преодоления той самой беспомощности – и теперь начала воплощать их в жизнь.
Глава 8
Сокол и коршун
«Имеется множество сообщений о фаэри южного континента или, по крайней мере, сохраняется память о них от Ксиса и до легендарного Сиркота в самых дальних пределах южных земель. Также существуют сведения о неких лесистых островах в Гесперидском океане, где всё ещё живут квары, но последнее никем не доказано».
Пиннимон Вэш тщательно отёр кончик пера о промокательную бумагу и вывел петельку буквы «бре». И снова вытер перо, прежде чем начать другую букву. Аккуратность в письме была ему важнее скорости.
Первый министр Ксанда делал запись в своём календаре.
Кое-кто из других знатных юношей, отпрысков семейств по меньшей мере столь же старинных, сколь и род самого Вэша, насмехался над ним за то, что большую часть молодых лет он прокорпел над буквами. Какой же истинный сын пустыни, в чьих жилах кипит ярко-красная кровь, предпочёл бы часами сидеть, скрестив ноги, – сперва затачивая перья, смешивая чернила и подготавливая пергамент, а затем выводя на листах закорючки слов? Пусть бы даже слова эти повествовали о деяниях, достойных мужчины, как, например, битва, – это ведь далеко не то же самое, что сражаться самому; да и к тому же упражнения в каллиграфии, которым юный Пиниммон отдавал так много времени, чаще всего сводились к переписыванию домашних счётных книг.
Не то чтобы Вэш не умел ездить верхом или стрелять из лука. Он всегда проделывал это достаточно хорошо, чтобы не быть осмеянным, никогда не оказываясь на праздничных играх в числе лучших, – но не оказываясь и среди худших, никогда не ударяя лицом в грязь. Так и получилось, что в то время, как его сверстники прозябали в средних чинах в армии или вынужденно били баклуши в семейных особняках, Вэш поднимался по карьерной лестнице в тени одного автарка за другим: как писец, потом счетовод, чиновник – пока не достиг той высокопоставленной должности, которую занимал и поныне, будучи вторым по влиятельности человеком в самой могущественной империи мира.
На деле же это, однако, означало лишь то, что он был секретарём опаснейшего в мире безумца.