Восхождение в бездну

– Я доблесть Императора, я его правая рука, что вознесла молот по Воле Создателя, – Люциан словами опустошил свои лёгкие и голой ладонью схватил раскалённую рукоять с его именем и одним рывком вытащил из жаровни. Тонкие дрожащие пальцы обхватили сталь и зашипели, из-под них пошёл дым с невыносимой вонью горелой плоти. Боль прошла сквозь изнеможденную плоть послушника и нашла выход через радужную оболочку глаз, что вспыхнула чистой синевой, переходящей в белый свет. Он замер, и свет в его глазах проникся верой. С новым взглядом он узрел лицо Экзарха и двух Иеромонахов, что видеть раньше не мог. Светлые очертания их ликов переходят в кромешный мрак, в этом и есть их отстранённость от физического мира.

Угли жаровни разлетелись рыжими искрами, когда он вырвал из-под них молот. Вскинув над головой его праведную мощь, он заорал в едином порыве, когда произошло соединение ментального тела и ослабшей плоти. Оголовье молота с ровными гранями пышет рыжим жаром, воздух вокруг него плавится, и в уходящем закате он горит как тлеющий факел. Крик Люциана разносится раскатом, он сам перешёл на наивысший голос, и молот изнутри вспыхнул синевой. Шипение пригоревших пальцев затихло, и он обрушил оголовье молота оземь так, что гром загремел, и воздух проникся ароматом грозы, не оставив и намёка на былую вонь обгорелой кожи.

– Теперь вы запечатлены вместе: как ты на его рукояти, так и он на твоей плоти. Создатель явил свою Волю, и молот стал продолжением твоей руки, вы с ним едины, паладин Люциан, – остановил молчание Экзарх уже без надрыва материи. – Прочти, что написано на его оголовье.

– «Мой путь праведный, и ступаю тропой веры к Тебе», – прочёл молодой паладин и встал в полный рост. Пусть его и трясёт от изнеможения, но он держится достойно.

– Помни это, паладин, и пусть Воля Создателя ведёт тебя, указывая праведный путь.

– Благодарю, – он поклонился и хотел было развернуться и уйти, но его остановили слова одного из Иеромонахов, что проникновенно продолжал созерцать своим неопределённым взглядом.

– Покинув Храм, ты будешь назван паладином, но, прежде чем проститься и отпустить тебя, позволь развеять недосказанность.

– Всё что угодно… – только ответил Люциан, как его оборвал второй Иеромонах и начал говорить, но не закончил: его продолжил первый Иеромонах, чьи слова перешли в слова второго и обратно. Так, наперебой, они заговорили, передавая единую суть, как мысли одного чтеца. Может показаться, что два Иеромонаха рядом с Экзархом – это просто его безвольные марионетки, но дело в беспрекословном подчинении – что, по сути, то же самое.

– Вокруг тебя витает необузданная сила, и замешательство сбивает общий вид…

– Твоя связь с Создателем гораздо больше, чем у большинства…

– Тебе открылось больше, чем обычно, и мы знаем это…

– Это знание повисло над тобой…

– Произнеси, скажи его…

– Разиэль, – покорно выдохнул Люциан имя, что безответно явилось ему. Он не в силах отпустить непознанное значение.

– В тебе теплится огонь Создателя, и нужна лишь искра, чтобы ему вспыхнуть, – Экзарх опустил свою руку в жаровню и стал перемешивать угли пальцами, будто не чувствуя жара. Искры в потоках жара тут же взмыли незнакомыми образами, потрескивая в воздухе. – Вдохни огонь, – Люциан без капли сомнения откликнулся и полной грудью втянул раскалённый воздух жаровни, что в потоке с рыжими искрами заполнил его лёгкие.

– Больно, бесконечно больно, – закашлял он и неожиданно сжался. Искры, всё те же искры, вырвались изо рта его словами и кашлем, не погаснув внутри.

– Продолжай дышать и на вдохе повтори имя, – Экзарх уверенно надавил на него, и тот через боль вдохнул ещё раз.

– Ра… – из его рта пошёл клубами чёрный дым с копотью, будто внутри него пожар. – Раз… – от своих же слов он задыхается, но это его не останавливает. – Рази… – в глазах поплыло, а изо рта полетели одинокие искры в чёрных клубах дыма. – Разиэль, – уже теряя сознание, он вдохнул имя, и в обратную сторону изо рта вырвалось пламя. Пылающим напором оно должно было выжечь всё внутри паладина, но совсем не навредило ему.