Восхождение в горы. Уроки жизни от моего деда, Нельсона Манделы

Это явление отлично показано в американском фильме «Непокорённый», о Кубке мира 1995 года, который получила Южная Африка. Мне тогда было двенадцать. В фильме об этом рассказывается так. Большинство чернокожих людей считали, что правительство должно упразднить все организации и прочие элементы, оставшиеся от эры апартеида, но Мадибе хватило мудрости, чтобы понять, что, пойдя на компромисс, будет легче договориться с белым меньшинством. Одним из таких компромиссов стал национальный гимн «Die Stem van Suid-Afrika» («Зов Южной Африки») – торжественный марш, прославляющий колонизацию Южной Африки. Другой компромисс – «Спрингбокс», сборная ЮАР по регби, в которой за всю ее столетнюю историю был лишь один цветной игрок. В фильме «Спрингбокс» выигрывают кубок, черным остается только смириться, а белые выходят просто отличными ребятами. Во время решающего матча по регби черные и белые телохранители Манделы становятся друзьями, белая леди и ее чернокожий домработник обнимаются на трибунах, а дружелюбные белые таксисты сажают на плечи чернокожего мальчика в знак новообретенной гармонии между расами. И все живут долго и счастливо – так что зрителям сразу понятно, что это сказка. В реальности все было совсем не так.

На языке коса слово «ненависть» – inzondo, но есть и другое слово – ngcikivo, заключающее в себе дополнительную коннотацию. Наиболее точным его значением будет «презрение» – глубоко укоренившийся отказ признавать право другого человека называть себя человеком, самовнушение, что те, другие, не имеют равных прав. Расизм такого масштаба – на юридическом, организационном, культурном или личном уровне – не искоренишь ни за один матч по регби, ни за сезон, ни за целое поколение. Не думаю, что от него вообще можно избавиться окончательно. Может быть, самое большее, на что мы можем рассчитывать, – добиться того, чтобы это явление признали неприемлемым на общественном и экономическом уровне. Но в одном я совершенно уверен: нужно попытаться. Нельзя закрывать глаза на расизм, даже когда он живет в нас самих.

Ответом Мадибы на презрение стало сострадание. Неустанное сострадание. Это сострадание проехалось по их ненависти, как броневик «Хиппо». Не раз он повторял: «Наша стратегия – ненасилие», имея в виду философию Ганди – отказ от сотрудничества при мирном, но непреклонном сопротивлении. Он не был святым, который всех любил и не обидел бы и мухи. Но он был здравомыслящим лидером, который понимал: нужно изо всех сил бороться за правое дело до тех пор, пока добро не одержит победу над злом. Процесс преодоления расизма через любовь и взаимоуважение в ЮАР еще не завершен, как и в США, Европе и во всем мире. Мировому сообществу предстоит проделать на этом поприще долгий путь.

Я иногда слышу об очередной вспышке расизма – когда белый человек делает что-то плохое чернокожему в ЮАР или когда полицейские в США унижают афроамериканцев – и мне становится горько. Люди, разумеется, возмущаются, но представьте, каково было десять лет назад: соцсетей не существовало, и подобные происшествия замалчивались как недостойные внимания. То, что подобное происходит до сих пор, ужасно, но теперь мы, по крайней мере, знаем об этом. Я усматриваю довольно четкую параллель между южноафриканским освободительным движением и тем, что сейчас происходит в США, а именно деятельностью движения Black Lives Matter и мирным публичным протестом, когда футболисты вставали на колени. Весь мир будто бы просыпается, осознавая, что такое расизм, сексизм, ксенофобия, словно переходя из режима «так заведено» в режим «это недопустимо». Это уже начало. Мартин Лютер Кинг и Барак Обама часто цитировали высказывание Теодора Паркера, министра и сторонника трансцендентальной философии, который боролся за освобождение рабов в Америке XIX века: «Дуга морали высока, но тяготеет к справедливости». Полагаю, так и есть, но я не так терпелив, как мой Старик. Иногда мне кажется, что для достижения справедливости все мы могли бы приложить чуть больше усилий.

Когда я учился в третьем классе, один из восьми моих чернокожих одноклассников, мой хороший друг Селема, собрал вокруг себя банду под названием «Bendoda» («Джентльмены»). У нас были одинаковые ручки и одинаковые значки на отворотах. Селема был нашим маленьким Наполеоном. Был он невысокого роста, но коренастый. В то время Майкл Джексон был всеобщим кумиром, и мы представляли себя ловкими парнями из клипа на песню «Bad». На каникулах и после занятий мы дрались с бандой белых мальчишек и почти всегда побеждали их. Мы загоняли их на деревья, а они только и могли, что плевать на нас сверху, потому что боялись спускаться. За это нас частенько вызывали в кабинет директора, но потом приходили родители и вытаскивали нас.