Восхождение в Согратль

— Извини, я по-аварски не понимаю…

— Да вон, вон, гляди, — ткнул он в пространство рукою, нисколько не смущаясь моим непониманием. — Эти камни — видишь? Это гора сама их рожает…

Я опять стал вглядываться и вдруг увидел здоровенные, диаметром в метр, шары, похожие на древние, покрытые запекшейся коричневой ржой пушечные ядра. Два или три уже лежали на дне ущелья посреди водного потока. Еще несколько словно бы выдавливались колоссальной массой горы из ее глубин наружу: один шар больше чем наполовину торчал из стенки обрыва, как голова младенца из материнского лона.

О, господи! Не было сомнения, что это конкреции, подобные тем, что я видел на восточном берегу Каспия — залегающие в толще глин «сгустки» тяжелого шпата, роговика, кварца или кремня. Их странная круглая форма, скорее всего, объяснялась длительным «катанием» однородных по удельному весу сгустков по дну моря… И странным было только то, пожалуй, сколь обширно было это дно! На Бакубайских ярах под Оренбургом, и в восьмистах километрах от них на Мангышлаке, и вот теперь еще по другую сторону Каспия, в горах Дагестана (а это еще 400 километров на запад), я оказывался свидетелем одних и тех же геологических метаморфоз осадков древнего моря Тетис, правда, здорово вздыбленных колоссальной вулканической мощью, поднявшей хребты Большого Кавказа… Но все же и эта мощь, по крайней мере здесь, не в силах оказалась ни прорвать, ни расколоть исполинскую толщу древних донных отложений. Здесь еще не вырвались на поверхность кристаллические граниты и твердый как железо базальт. Все породы были осадочными.

Неожиданно зазвонил мой мобильник. Звонил Гамзат из Хунзаха, спрашивал, куда мы запропастились. Я сказал, что мы стоим на перекуре возле бензоколонки.

— А, ну скоро приедете, — сказал Гамзат.

Въехали в горы. Вика сказала, что Дагестан для нее — это горы. Если помните, буквально: «Потрясающе-красивые горы». Что вам на это сказать? Это были самые бесприютные горы, которые я когда-либо видел. Толщи известняка были смяты или вздыблены наподобие застывших морских волн мощной тектоникой. Голые желтые, белые, иногда серые, крошащиеся (вместе с дорогой) сланцы и известняки — и при этом ни одного дерева, ни кусточка, ни даже травы… Нет, трава, конечно, была, но издали она походила скорее на пятна лишайника, то тут, то там прижившегося на бесприютных склонах… Такие картины мне доводилось видеть только на Новой Земле, в зоне ядерного полигона.

Чем же жили и живут тут люди? — оторопело подумал я.

Словно в ответ на мой вопрос ниже бесплодных гребней обнаружились небольшие участки, пригодные для хозяйствования: на крошечных, кропотливо ухоженных террасках уживался то сад, то посев кукурузы… И все-таки, чтобы выжить — этого было мало. Тут, поистине, нужны были овцы, выстригающие землю до последней травинки, как бы скудна ни была растительность.

Время шло.

Водитель включил бесконечный индийский фильм. Впрочем, быть может, и пакистанский: во всяком случае, в нем разыгрывалась какая-то мусульманская мелодрама. Понимая, что горы уже не выпустят меня, я погрузился в этот фильм, как в сон. Впрочем, он приковал к себе всеобщее внимание, несмотря на всю свою древность и наивность.

В полудреме я заметил, что на зеркале заднего обзора у шофера была привязана патриотическая георгиевская ленточка. А на спине одного из парней, одетых в стиле «Adidas», было написано не «Adidas», а «Russia». Было ли этим что-нибудь выражено? Наверняка. Ведь ленточку шофер привязал своими руками, его, наверное, никто не заставлял. Значит ли это, что он — патриот России? Или этот парень? И как об этом спросить?

Прошло еще часа два. Фильм закончился. Где мы были и по каким дорогам ездили, я не знаю. Возможно, заехали даже в пограничный Ботлих, потому что мы объехали немало селений. Маршрутка останавливалась возле поджидающей у остановки машины, женщины выгружали свои мешки и ящики, а мы возвращались до развилки, и маршрутка вновь начинала накручивать километры на свои лысые покрышки.

Гамзат позвонил опять и сказал, что это нереально — ехать так долго. По-моему, он всерьез стал опасаться, что я сел на другую маршрутку и уехал в неизвестном направлении.

На очередной остановке я спросил у двух женщин, оставшихся в кабине, скоро ли будет Хунзах.

— Да, — ответили они. — Теперь скоро.

Потом мы въехали на какой-то разбитый колесами пятачок земли: я ожидал увидеть сначала улицы, потом площадь, может быть, даже центр городка с исторической мечетью — но ничего такого не было. Посреди долины, продуваемой студеным ветром, был какой-то дом, вагончик, оперившийся военными антеннами, огромный черный джип и под стать ему два мужчины.

— Ну, наконец-то, — улыбнулся один, огромного роста. — Гамзат.

— Василий.

Другой поражал не ростом, а крепостью. Он был весь круглый как бочонок, и ноги, и руки, даже ладони были налитые, круглые, круглая голова переходила в могучие плечи. Это и был брат начальника местной администрации — Магомет, если только я правильно запомнил.

— С дороги, наверно, отобедаем?

Я посмотрел на часы: было около четырех.

— Да, неплохо бы…