Светский характер египетской литературы, несомненно, указывает на глубинный контраст между мировоззрениями Египта и Месопотамии. Это различие отчасти можно объяснить относительной защищенностью Египта как от нападений чужеземцев, так и от стихийных бедствий[128]
. В стране, где боги были так надежны в своем покровительстве, где регулярно происходил разлив реки и где враждебные варвары никогда неожиданно не появлялись на горизонте, ученые писцы могли себе позволить не обращать внимания на богов, за исключением определенных, предусмотренных ритуалом случаев. Имея возможность не слишком заботиться о выживании в этом мире, религиозная мысль сконцентрировалась на достижении бессмертия в следующей жизни, а литературные произведения могли с чистой совестью быть направлены только на мирские заботы. Иная ситуация сложилась в Месопотамии, где природные и военные катастрофы были постоянной угрозой и где боги считались то намеренно капризными, то непредсказуемо опасными, то поразительно великодушными, но они никогда не игнорировались.Эта сидячая статуя из диорита из храмового придела гробницы Хефрена в Гизе изображает царя-бога как в виде человека, так и в виде сокола Гора. Скульптор великолепно преодолел внутренне присущее такому художественному замыслу неудобство: крылья сокола, защищая фараона, неразрывно соединяют вместе две фигуры, и величественная суровость лица фараона подкрепляется равнодушной благожелательностью сокола. Такая скульптура символизировала и, символизируя, возможно, помогала также укрепить и определить всеохватывающую роль бога-царя в Древнем Египте. Искусное и стилистически совершенное творение было выполнено во времена Четвертой династии (2650—2500 гг. до н. э.), когда ресурсы всего Египта были использованы на строительстве великих пирамид. (Пирамида Хефрена уступает по размерам лишь пирамиде его непосредственного предшественника, известного Геродоту как Хеопс и египтологам как Хуфу.)
Пропасть, таким образом открывшаяся между устным мифотворчеством и письменной литературой, предоставила египетским писцам намного больше свободы, чем та, которой пользовались месопотамские летописцы. Вследствие этого египетская литература появилась раньше месопотамской, и очень рано в ней появились некоторые сугубо светские жанры -рассказы, притчи, диалоги и песни о любви, — которые были слабо представлены или вообще не имели аналогов в Месопотамии[129]
.Беспорядки, последовавшие за распадом Древнего царства, конечно же, принесли много страданий жителям Египта, и идеал объединенной земли, покорной богуцарю, никогда не стерся из их памяти. Наконец, где-то в середине XXI в. до н. э. местный правитель из Фив в Южном Египте добился военного превосходства и объединил страну снова, таким образом основав так называемое Среднее царство (2050-1800 гг. до н. э.)[130]
. Эта новая династия (Двенадцатая) возродила нечто похожее на централизацию Древнего царства; но под этой внешней схожестью скрывалось существенное различие. Местные магнаты и жрецы не были отстранены от управления. Они остались у власти, осуществляя посредническую функцию между придворными чиновниками и крестьянами. Центральная власть была менее превозносимой и более ограниченной. Рабочая сила всего Египта больше не призывалась на строительство гробницы для царя, так же как и официальная идеология больше не провозглашала, что бессмертия можно достичь, лишь имея связь с божественным царем в загробной жизни[131]. Изменение основ жизни Египта проявилось и в том, что стили искусства продолжали отражать мелкие, но заметные местные различия в рамках единого канона, унаследованного от Древнего царства[132]. Несмотря на это, некоторые более энергичные цари Двенадцатой династии смогли распространить свое господство на весь Египет, хотя более слабые личности легко могли выпустить бразды правления из рук.