Восковые куклы (сборник)

— В таком простом блюде бульон так же важен, как и сами устрицы, ты можешь сделать его из цыпленка или крабового отвара, или купить даши на восточном рынке, но даши в таком случае нужно сделать менее острым, разбавив отваром.

Саша давно задремала, уход в сон, на этот раз естественный сон, не вызванный грубым препаратом, являлся для нее своеобразной защитной реакцией. Когда девушка отказывалась решать, отказывалась думать о чем-то назойливом, важном, она засыпала, и все остальное время, что не купалась, она проводила в состоянии странного полусна, этот сон более всего тревожил Давида. Он понял, что Саша впервые встретилась с тем узлом, который нельзя миновать, не развязав, не решившись на что-то конкретное, сейчас, либо будешь медленно погружаться в сон.

Он думал об этом, когда говорил о том, что устриц надо промывать щеточкой и запекать три минуты на листе, пока они не откроются, потом осторожно вылить жидкость из раковины в бульон, и, отделив верхнюю половину, отсечь мускул, прикрепляющий устрицу к основанию.

— Нужен будет соевый соус (лучше всего соусы Киккомана) и семенной лучок…

Сам он в это время думал уже о том, как бы ухитриться так снять эту войну, чтобы холод проходил по спине. Не так давно ему случилось встретить в газете простенький снимок алжирской резни, где изображен был негритянский мальчик с запрокинутой головой, с перерезанным горлом… взбудоражило то, что горло перерезано через свитер, и этот свалявшийся свитер, такой, как на твоем собственном сыне, и потянувшаяся нитка пугают больше, чем голые трупы моргов. Он знал, что немного ему остается времени думать, и поэтому одновременно размышлял о разных вещах, от чего сознательно уклонялся в молодости и о чем теперь жалел, потому как на перехлестах разных тем рождались дивные химеры и выплясывали моменты его собственной жизни, которые он силился забыть.

2

Домик Давида стоял далеко от моря. Со стороны террасы он был обнесен пузырниковой изгородью. Пузырник разросся и одичал, как дичает здесь все неухоженное и недосмотренное, однако, кроме изгороди да двух проваленных ступеней нельзя было заметить признаков запустения.

По террасе разгуливал профессор Скульский. Он рассказывал об Индии и бегущих по летному полю серых пауках, которые оказались детьми. Профессор был похож на кофейник:

— В Петербурге пузырник тоже хорошо уживается, когда за ним смотрят, только часто обмерзает до корневой шейки. Что такое за безобразие и гадость? Они говорят, отрастает.

Сегодня все собрались у Давида смотреть фильмы Питера Брука, а затем, ближе к утру, любопытный материал, который сам Давид Михайлович отснял на юге Франции. Саша решила заехать в гостиницу, чтобы переодеться. Все, мимо чего она проезжала, восхищало и волновало ее, даже немые запыленные сады и двухэтажные дома у карьеров. Девочка с братцем вели по городу, через скверы, оседланную старую лошадь. Бритоголовый татарчонок продавал арбузы у входа в кинотеатр.

Кристина с ребенком и Саша поселились в гостинице, сегодня Саша не выходила к завтраку, и, чтобы ее не потревожила горничная, закрыла ключом дверь на полтора оборота. Неглубокая резьба на мебели светлого дерева создавала впечатление работы скорее жука-древоточца. На комоде в плетеной вазе стояли нежные ветки горных пионов, весной у нее были и цветы, но сейчас пионы не цвели, и ей нравилось держать у себя только их ветки.

Каждую ночь в ее комнате создавалась иллюзия полной луны. Светилась шарообразная люстра, и, сидя на диване, на противоположном к окну концу комнаты сквозь занавески можно было видеть полную и насыщенную звуками лунную севастопольскую ночь, блуждающую по террасированным склонам холмов.

Саша медленно переодевалась. Держа в руке майку, она открыла книгу на первой попавшейся странице и прочитала вслух:

— …над Крымом пронесся ветер ураганной силы, причинивший большой ущерб осаждавшей Севастополь англо-французской эскадре… стальные цепи якорей стали рваться, как нити, корабли, потеряв управление, в беспорядке метались по волнам, сталкиваясь, сцепляясь реями и снастями… военные действия прекратились как с той, так и с другой стороны.

Возвращаясь к Давиду, она с трепетом представляла себе возможную связь между случайно выбранным отрывком из книги и характером освещения в комнате, и тем, что может произойти завтра, и тем, что происходит сейчас. Ведь эти строки каким-то образом вторглись в происходящее, а каждое вторжение должно иметь свое следствие, тем более вторжение случайное. Она вошла в дом. На табурет водружен был сонный мальчик, который сонным голосом пел немецкую песню и постоянно сбивался. Она все пыталась сообразить, что напоминал ей цвет скал в Голубой бухте, когда пробиралась сквозь гостей в комнату Давида. Они сидели там впятером и пили Roussanne, Давид сделался уже довольно пьян и пытался увлечь присутствующих рассказом о том, как ему досталось это вино.