Воскресенье - пришел лесник и...

Туманный урок... Из него пару строк
Разобрал... Нет, скорее почувствовал,
Но от этих двух строк пробежал по душе холодок,
Пробуждая шестое, седьмое чувство.
Я, как тяжелый спутник, мчу, сокрушая пространство,
Не различая, где запад, где восток,
А в сердце пылает яростно и жарко
Туманный урок...
Клочья бумаги, цифр колонки всюду летят
Перфокарт, перфолент, дисплеев,
Принтеры злобно скрежещут, скрипят,
Засыпая пеплом помпеи...
Этот пепел белый бумажный совсем
Мир с любовью вскоре засыпет, раздавит.
И помогут не только компьютеры, ЭВМ,
Но и прежде всего — наша перфорированная память!
Вот веревка перехлестнула мне путь,
Чтоб остановить, задержать, спасти,
Но я уклоняюсь, я как-нибудь
Сам пройду по жизненному пути.
Я иду, сквозь тьму держа курс,
За витком пробивая виток,
И опять то чувство стыда и слабости
Наплывает, как запах пряности,
Набегает, как в мыслях гадости,
И опять я не понял туманный урок,
Ну и пусть, ну и пусть...
Снова мысли хотели сказать
Мне о чем-то большом.
Но опять не сумел их связать...
Старый дом...
Окна выбиты, внутри холода.
Это смерть!
Только с неба нашептывает звезда:
— Так не сметь!
Мыслить так не сметь!
И опять за витком я пронзаю виток,
И опять
Старый дом, дом пустой,
Мой пустой старый дом так родной
Я хочу вспоминать.
Пятьсот сорок семь... Навязалось число
В памяти, как в перфоленте...
Пьяных ежей или камней (слез?) в доме том
Исчисляю число я трещинами на постаменте...
В электронный наш век, чтоб машиной не стать,
Мало — плакать!
Надо снова — опять, и опять, и опять
Тот туманный урок вспоминать, постигать,
И афиши машинного мира срывать,
И сжигать, распылять, и опять возрождать
Нашу память — живую память!
Эти странные снова вперед и назад
Прыжки, как углов и домов лабиринт. Столкновенье.
И опять, и опять
Не могу я понять,
Что творится с моим поколеньем.
И опять хоть на байт, хоть на бит тянет мне
Стать рациональней,
И опять в электронном сгорю огне,
Став машиной своих желаний.
Но когда-то заплутавший в триггерах огонек
Вновь напомнит Туманный урок...

Стихи из ниоткуда, и слова незнакомые, половину их и не слыхивал никогда... Смысл не ясен, только ощущение стремительности и тревоги, да чувство, словно в чужую спальню по ошибке заглянул... Гадливо так...

Кто бы ни обронил эти мысли — он был явно не с Рокласа. Чужой...

Дорога кончилась так же внезапно, как и пришлые стихи — просто оборвалось марево, и тусклая дымка, казавшаяся единственной реальностью, за которой привычный мир казался миражом, сама стала миражом, а комната с нагромождением электроники уплотнилась и стала реальной. В руке оказался холодный, как зимняя ночь, шарик карманного палантира. Он вибрировал, и вдруг раскололся на крохотные кусочки, впившиеся в ладонь.

Я ругнулся, не стесняясь. В конце концов, я был во вражеском стане, где благородство и изысканность речи не в чести...