Воскресение

– Для того, что она невинна и приговорена к каторге. Виновник же всего я, – говорил Нехлюдов дрожащим голосом, чувствуя вместе с тем, что он говорит то, чего не нужно бы говорить.

– Каким же это образом? – спросил прокурор.

– Потому что я обманул ее и привел в то положение, в котором она теперь. Если бы она не была тем, до чего я ее довел, она и не подверглась бы такому обвинению.

– Все-таки я не вижу, какую связь это имеет с свиданием.

– А то, что я хочу следовать за нею и… жениться на ней, – выговорил Нехлюдов. И как всегда, как только он заговорил об этом, слезы выступили ему на глаза.

– Да? Вот как! – сказал прокурор. – Это действительно очень исключительный случай. Вы, кажется, гласный красноперского земства? – спросил прокурор, как бы вспоминая, что он слышал прежде про этого Нехлюдова, теперь заявлявшего такое странное решение.

– Извините, я не думаю, чтобы это имело связь с моей просьбой, – вспыхнув, злобно ответил Нехлюдов.

– Конечно, нет, – чуть заметно улыбаясь и нисколько не смущаясь, сказал прокурор, – но ваше желание так необыкновенно и так выходит из обычных форм…

– Что же, могу я получить разрешение?

– Разрешение? Да, я сейчас дам вам пропуск. Потрудитесь посидеть.

Он подошел к столу, сел и стал писать.

– Пожалуйста, присядьте.

Нехлюдов стоял.

Написав пропуск, прокурор передал записку Нехлюдову, с любопытством глядя на него.

– Я еще должен заявить, – сказал Нехлюдов, – что я не могу продолжать участвовать в сессии.

– Нужно, как вы знаете, представить уважительные причины суду.

– Причины те, что я считаю всякий суд не только бесполезным, но и безнравственным.

– Так-с, – сказал прокурор все с той же чуть заметной улыбкой, как бы показывая этой улыбкой то, что такие заявления знакомы ему и принадлежат к известному ему забавному разряду. – Так-с, но вы, очевидно, понимаете, что я, как прокурор суда, не могу согласиться с вами. И потому советую вам заявить об этом на суде, и суд разрешит ваше заявление и признает его уважительным или неуважительным и в последнем случае наложит на вас взыскание. Обратитесь в суд.

– Я заявил и более никуда не пойду, – сердито проговорил Нехлюдов.

– Мое почтение, – сказал прокурор, наклоняя голову, очевидно желая скорее избавиться от этого странного посетителя.

– Кто это у вас был? – спросил член суда, вслед за выходом Нехлюдова входя в кабинет прокурора.

– Нехлюдов, знаете, который еще в Красноперском уезде, в земстве, разные странные заявления делал. И представьте, он присяжный, и в числе подсудимых оказалась женщина или девушка, приговоренная в каторгу, которая, как он говорит, была им обманута, и он теперь хочет жениться на ней.

– Да не может быть!

– Так он мне сказал… и в каком-то странном возбуждении.

– Что-то есть, какая-то ненормальность в нынешних молодых людях.

– Да он уже не очень молодой.

– Ну, уж как надоел, батюшка, ваш прославленный Ивашенков. Он измором берет: говорит и говорит без конца.

– Их надо просто останавливать, а то ведь настоящие обструкционисты…

XXXVI

От прокурора Нехлюдов поехал прямо в дом предварительного заключения. Но оказалось, что никакой Масловой там не было, и смотритель объяснил Нехлюдову, что она должна быть в старой пересыльной тюрьме. Нехлюдов поехал туда.

Действительно, Екатерина Маслова находилась там. Прокурор забыл, что месяцев шесть тому назад жандармами, как видно, было возбуждено раздутое до последней степени политическое дело, и все места дома предварительного заключения были захвачены студентами, врачами, рабочими, курсистками и фельдшерицами.

Расстояние от дома предварительного заключения до пересыльного замка было огромное, и приехал Нехлюдов в замок уже только к вечеру. Он хотел подойти к двери огромного мрачного здания, но часовой не пустил его, а только позвонил. На звонок вышел надзиратель. Нехлюдов показал свой пропуск, но надзиратель сказал, что без смотрителя он не может пустить. Нехлюдов направился к смотрителю. Еще поднимаясь по лестнице, Нехлюдов слышал из-за дверей звуки какой-то сложной бравурной пьесы, разыгрываемой на фортепьяно. Когда же ему отворила дверь сердитая горничная с завязанным глазом, звуки эти как бы вырвались из комнаты и поразили его слух. Это была надоевшая рапсодия Листа, игранная прекрасно, но только до одного места. Когда доходило до этого места, то повторялось опять то же самое. Нехлюдов спросил повязанную горничную, дома ли смотритель.

Горничная сказала, что нет.

– Скоро ли будет?

Рапсодия опять остановилась и опять с блеском и шумом повторилась до заколдованного места.

– Я пойду спрошу.

И горничная вышла.

Рапсодия только что опять разбежалась, как вдруг, не доходя до заколдованного места, оборвалась, и послышался голос.

– Скажи ему, что нет и нынче не будет. Он в гостях, чего пристают, – послышался женский голос из-за двери, и опять послышалась рапсодия, но опять остановилась, и послышался звук отодвигаемого стула. Очевидно, рассерженная пьянистка сама хотела сделать выговор приходящему не в урочный час назойливому посетителю.