Воскресение Сына Божьего

[Мф 10] ²⁸ И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить [psyche, душа, однако в иудейском контексте нет нужды вгонять это понятие в рамки эллинского дуализма]; а бойтесь лучше могущего и душу и тело погубить в геенне. ²⁹ Не два ли воробья продаются за ассарий? И ни один из них не упадет на землю без воли Отца вашего, ³⁰ У вас же и волосы на голове все сосчитаны, ³¹ Не бойтесь же: вы лучше многих воробьев.

[Лк 12] ⁴ Говорю же вам, друзьям Моим: не бойтесь убивающих тело, и затем неспособных ничего больше сделать.⁵ Но укажу вам, кого бояться. Бойтесь того, кто по убиении имеет власть ввергнуть в геенну. Да, говорю вам: его бойтесь. ⁶ Не пять ли воробьев продаются за два ассария? И ни один из них не забыт у Бога. ⁷ А у вас на голове и волосы все сосчитаны. Итак, не бойтесь: вы лучше многих воробьев[1368].

Говорить людям, что не нужно бояться убивающих тело, можно только в том случае, если впереди есть жизнь, находящаяся за гранью смерти тела. Это, конечно, призыв смотреть на страдание и даже мученичество таким же образом, как это делается, например, во Второй книге Маккавейской и Книге Премудрости Соломона[1369]. Отрывок, которой следует сразу же за этим в обоих евангелиях, побуждает последователей Иисуса исповедовать его без всякого страха, так чтобы и он исповедал их перед Богом и ангелами Его[1370]. Это также очень органично соответствует иудейским представлениям периода Второго Храма о будущем и хорошо сочетается с верой в грядущее воскресение, через которое произойдет оправдание.

Двойное предание хранит и заметки о собственных Иисусовых делах по воскрешению мертвых. На вопрос от заключенного в темницу Иоанна Крестителя о том, действительно ли Иисус «тот, кому надлежит прийти», Иисус отвечает, описывая свои деяния:

Слепые прозревают, и хромые ходят; прокаженные очищаются, и глухие слышат; мертвые восстают, и нищим благовествуется[1371].

Как часто отмечают, это тесно связано с мессианскими предсказаниями 4Q521[1372]. Эти слова у Матфея задним числом указывают на воскрешение дочери Иаира (9:18–26), а у Луки — на воскрешение сына наинской вдовы (7:11–17). Само по себе данное описание просто выделяет воскрешение недавно умершего как самый яркий момент среди историй исцелений. Взятое в контексте других материалов евангелий, оно должно было восприниматься первыми христианами не только как то, что указывает в служении Иисуса на то, что он воистину Мессия, но также и как указание на последнее воскресение, о котором говорили другие тексты. С этим, возможно, следует сопоставить различные тексты, и не в последнюю очередь блаженства, которые говорят о великом перевороте: алчущие насытятся, и гонимые наследуют Царство, что–то грандиозное должно совершиться. Можно даже предположить, что, если плачущие утешатся и рыдающие засмеются, это произойдет оттого, что мертвые получат новую жизнь[1373].

Наиболее сложные и противоречивые отрывки двойного предания, касающиеся рассматриваемого вопроса, — это таинственные слова Иисуса о знамении Ионы[1374]: