Воскресение в Третьем Риме

Думаю, что все-таки моя фамилия Фавстов заставила меня особенным образом заинтересоваться Фаустом, хотя, быть может, как раз «Фауст» Гёте пролил для меня особенный свет на мою фамилию. Тетушка-бабушка не поддерживала моего интереса к моей фамилии, полагая, что это опасно, но уже с детства я обратил внимание в расписании поездов на остановку Фаустово и как-то спросил Марью Алексевну, не наше ли это было имение в прошлом. «Считай, что это простое совпадение, mon enfant», – строго ответила тетушка, привычным жестом надевая пенсне, чтобы спрятать от меня свои глаза. В ответе ее мне послышался, как в других подобных случаях, особенный призвук. Изучая немецкий язык, я не мог не знать, что по-немецки «die Faust» означает «кулак» (в прямом смысле слова кисть руки с прижатыми к ладони пальцами, а не лицо, подлежащее раскулачиванию; любопытно, что по-немецки «кулак» женского рода). Со временем я узнал, что имя «Faust», омонимически совпадая с немецким словом «die Faust» («кулак»), не имеет к нему никакого отношения, так как происходит от латинского «faustus» («счастливый, благополучный»). Но в точности такого же происхождения православное имя Фавст. Следовательно, русский Фавст звался бы в Германии Фауст, а Фауст на Руси звался бы Фавст. Но работая на втором курсе института над докладом «Фауст и Прекрасная Елена», предназначенному для юбилейной чудотворцевской конференции, я оставлял за скобками русские параллели. Внимание мое привлекло другое. В основе гётевского «Фауста» предание, изложенное в так называемой «Истории доктора Йоханна Фауста» (1587) или в народной книге о Фаусте, но у Гёте Фауст стар, и Мефистофель омолаживает его, в народной же книге Фауст сравнительно молод, что явствует уже из того, что Мефистофель заключает с ним договор на 24 года (стало быть, Фаусту предстоит прожить по меньшей мере эти двадцать четыре года, то есть почти четверть века, и ничего не говорится о том, что его жизнь будет продлена с помощью дьявола). Правда, согласно народной книге, Фауст является доктором теологии, а такое звание не присуждалось лицам моложе тридцати лет, но, очевидно, что это не престарелый Фауст Гёте. С другой стороны, у Гёте срок договора с дьяволом обозначен мгновением, которому Фауст скажет «продлись», а такое мгновение названо у Руссо в его «Грезах на одиноких прогулках» (Прогулка пятая): «Едва ли среди наших живейших наслаждений найдется хоть одно мгновение, когда сердце поистине могло бы сказать нам: я хотело бы, чтобы это мгновение длилось всегда…» «Грезы» Руссо писались одновременно с «Фаустом» Гёте, и мотив «длящегося мгновения» либо носился в воздухе, либо Гёте воспринял его от Руссо. Но так или иначе, условие, выдвинутое Фаустом, таило в себе одну закавыку не замеченную, кажется, Мефистофелем: либо Фауст будет обманут и скажет: «Продлись» мгновению, которое продлится (остановится) в аду, так как именно в это мгновение истечет срок договора и Мефистофель завладеет Фаустом, либо мгновение, которому Фауст скажет: «Продлись», будет угадано верно; оно уведет Фауста из-под власти Мефистофеля, и обманут будет Мефистофель, что, собственно, и происходит во второй части «трагедии», где Фауст спасен Вечной Женственностью (Софией, сказал бы православный Восток). Существеннейшее различие между Фаустом народной книги и Фаустом Гёте таится здесь. В народной книге Фауст гибнет, у Гёте спасается. В этом своеобразие гётевского Фауста среди многих других «Фаустов», и в этом у Гёте был один, зато весьма примечательный предшественник. Фауст спасается также в незаконченной драме Лессинга (по некоторым сведениям драма Лессинга «Фауст» была закончена, но рукопись ее потеряна или похищена). Среди русских славянофилов ходил слух, будто Готхольд Эфраим Лессинг (1729–1781) был славянского происхождения, и его настоящее имя Боголюб Ефрем Лесник (лесной старец?). По замыслу Лессинга Фауст спасается тем, чем рассчитывает погубить его дьявол: жаждой знания, то есть в конечном счете все тою же Софией Премудростью, которую строгий просветитель (и в то же время мистик) Лессинг не поминает всуе, но, очевидно, если Фауст спасается, то спасается он Софией. «Я только твой, познание – София!» – говорит в стихотворении Бунина Джордано Бруно, тоже Фауст в своем роде, я сам слышал, как София Смарагдовна говорила Чудотворцеву перед его смертью, может быть мнимой: «Не бывает познания без любви». Когда в драме Лессинга дух является Фаусту, этот дух выдает себя за… Аристотеля. Но разве Ермолай Варвар не предлагал дьяволу свою душу при условии, что дьявол истолкует ему термин Аристотеля «энтелехия», и не с энтелехией ли связано бессмертие человека или воскресение мертвых? Главный парадокс лессинговской драмы заключается в том, что не только дьявол являет Фаусту призрак Аристотеля, но Бог позволяет дьяволу искушать лишь призрак Фауста, и этот призрак исчезает, когда дьявол намеревается завладеть Фаустом, а сам Фауст видит все это во сне и просыпается, спасенный. У Лессинга Фауст не старик, а юноша. Вызывание духов происходит во всех версиях Фауста. Духи являются Фаусту, и Фауст являет духов, скажем, императору Карлу V. Но и в «Буре» Шекспира Просперо, законный герцог Милана, искушенный в магии, повелевает духами, вызывает образы языческих богинь Ириды, Цереры, Юноны, а, главное, ему служит дух Ариель, которого на прощание Просперо отсылает к стихиям или к элементам; и в народной книге Фауст подписывает с дьяоволом договор своей кровью, так как желает постигнуть элементы (этот мотив очень силен в «Докторе Фаустусе» Томаса Манна, где Фауста зовут Адриан), а когда Фауст начинает вызывать духов, среди них его посещает адский дух Ариель. Он один из семи дьявольских курфюрстов, и упоминается он в книге под названием «Доктора Фауста троекратное заклятье ада» (1407). Итак, Ариель служит Фаусту и служит герцогу Просперо, хотя Ариель Просперо – стихийный, а не адский дух, но имя одно и то же. Имя «Просперо» означает, в конце концов, то же, что имя «Фауст»: и «Prosperus» и «Faustus» – по-латыни «счастливый», «преуспевающий». Из этого можно сделать вывод, что Просперо у Шекспира – тот же Фауст, а Фауст в народных книгах – тот же Просперо, но можно сделать и другой вывод, что Фауст не один, а их несколько, хотя у них у всех есть общее, фаустическое или фаустианское. (Фаустической или фаустовской Шпенглер называет культуру Запада, из чего не следует, однако, что своих Фаустов не было на Руси.)