Воскрешение из мертвых

— Сначала я считал Травицкого истинным борцом за православие, — слегка заикаясь, быстро говорит Фоменко, — а оказалось, что он — всего лишь мелкий клеветник…

— А вы читали произведения, которые он вам давал? — спрашивает Татьяна.

— Сперва просто так их распространял по просьбе Травицкого, а потом решил почитать. Они там за рубежом безо всякого разбору все печатают. Видать, им страшно хочется хоть каких-нибудь доказательств гонения на верующих за их убеждения у нас. Особенно папа римский старается. Специальную конгрегацию по вопросам восточной церкви создал у себя в Ватикане. Очень уж печется о согласии между католицизмом и православием, однако с непременным условием признания православием верховной власти папы римского, как наместника Христа на земле.

— Вам-то откуда все это известно? — удивляется Татьяна уверенности, с которой говорит Фоменко.

— Моя мама итальянка. Ее родственники часто пишут ей из Италии, присылают журналы. Она и меня итальянскому обучила. Я много интересного в журналах этих вычитал. Но теперь совсем другими глазами на все смотрю. Читаю то, о чем раньше и не слышал, чего семинарское начальство читать не позволяло. Диспуты Луначарского, например, с митрополитом Введенским. Здорово его Анатолий Васильевич разделывал. Вот бы поприсутствовать на таких баталиях! Сейчас прямо не отрываясь читаю все атеистические произведения Луначарского.

— А «отец Феодосий» чему же вас учил? — любопытствует Татьяна.

— Он старался нам внушить, что современная наука не только не противоречит религии, а чуть ли не подтверждает ее. Папу римского, Пия Двенадцатого, кажется, цитировал нам. Его обращение к «папской Академии наук» на тему «Доказательства бытия бога в свете современного естествознания».

— И убеждало вас это в чем-нибудь?

— Тогда казалось убедительным. Он приводил нам высказывания западногерманского епископа Отто Шпюльбека, который будто бы доказал, что только в старом естествознании, с его законами о строгой причинности всех физических явлений, не было места для бога. А новое естествознание, подчиняющееся законам квантовой физики, ведет будто бы человека к «вратам бога и религии». И он не голословно, а на примерах это нам доказывал. Вот бы поговорить об этом с настоящими учеными-марксистами.

— Так в чем же дело? Нет разве в Одессе таких ученых?

— Есть, конечно, — смущенно произносит Владимир, — но мне к ним неудобно… Они моего отца хорошо знают и то, что я в духовной семинарии был…

— Но ведь вы ушли из нее.

— Все равно неудобно…

— Ну хорошо. Запишите тогда все эти вопросы и передайте мне. Я знакома с одним известным московским ученым, попрошу его ответить вам на них.

— Спасибо, Татьяна Петровна! Это очень мне пригодится. Я тогда кое-кого из бывших моих товарищей по семинарии постараюсь просветить. Вы себе представить не можете, как они, богословы отечественные и зарубежные, нас одурманивают!

— Я это представляю себе, Володя…

— Нет, вы это просто не можете себе представить. У вас жизненный опыт, знания, твердые убеждения, а у нас, молодых и зеленых…

— Вы только не волнуйтесь так, Володя…

— Я не волнуюсь, Татьяна Петровна, я негодую. Все злопыхатели там, на Западе, учат нас, как надо жить, во что верить. Архиепископ Иоанн из Сан-Франциско, например. Этот бывший русский князь, бывший архимандрит и настоятель православного храма святого Владимира в Берлине, прослуживший в этом храме до конца войны и благословивший поход Гитлера против России, теперь читает нам душеспасительные проповеди по радиостанции «Голос Америки» и покровительствует всем антисоветчикам.

«Нужно его как-то переключить на другую тему, — тревожно думает Татьяна, — нельзя ему так взвинчиваться…»

— Вы мне много интересного рассказали, Володя, только слишком уж большое значение придаете таким одержимым, как архиепископ Иоанн…

— Вы думаете, он одержим верой в господа бога? Ненавистью к Советскому Союзу он одержим! Не может такой человеконенавистник верить в бога.

— А магистр Травицкий верит? Вы сказали, что он фанатик.

— Это в семинарии считают его фанатиком, а по-моему, жулик он, а не фанатик! Спросил как-то, не могу ли достать типографские шрифты. Но это уж не знаю для чего…

— Ну, а вы что ему ответили?

— Это было еще до того, как меня выставили из семинарии. Я тогда не успел в нем разобраться и даже немного уважал за эрудицию. Он не объяснил мне, зачем ему шрифты, а я постеснялся расспрашивать. Да и чего было спрашивать, раз я не мог эти шрифты достать. Не воровать же их было из типографии, хотя теперь думаю, что он не стал бы меня отговаривать, если бы я сказал ему, что смогу их украсть.

— А вас исключили только за то, что вы Травицкому нагрубили?

— Не только…

— Если это секрет, то я не настаиваю, — почувствовав смущение Владимира, говорит Татьяна.