Воскрешение из мертвых

В пятнадцать минут десятого она выходит из дома и медленно идет по своей улице к троллейбусной остановке. Солнце только что зашло, и все погружается в сумерки. Татьяна вечно спешит то в институт, то еще по каким-нибудь делам, ей некогда присматриваться к домам на родной улице, а ведь как изменилось все вокруг! Правда, дом, в котором она родилась и прожила всю свою жизнь, старинный, спроектированный известным архитектором, его не обрекут на слом, но каким древним выглядит он среди новых, современных, выросших по соседству зданий. Кончают отделку еще одного дома, высокого, светлого, с длинными лоджиями, делающими его похожим на морской лайнер…

А вот и Анатолий. Выходит из подошедшего троллейбуса. Все такой же стройный и красивый.

— Извините меня, Татьяна Петровна, — торопливо говорит он. — Дело вот какое: звонил я сегодня Андрею. Он говорит, что дед его Дионисий ни о каком Вадиме ничего не слышал. Но мы все-таки думаем, что Вадим в Благове, раз там Корнелий Телушкин. Без вас один Андрей с этим делом не справится.

— Я что-то не понимаю! — удивляется Татьяна. — Ведь договорились же, что я туда поеду, а я привыкла держать свое слово.

— Мы, видите ли, подумали…

— Кто — мы? — начинает сердиться Татьяна.

— Я, Валя Куницына…

— А Настя Боярская?

— Только она одна не сомневается. Считает, что вы теперь с нами навсегда…

— Даже навсегда?

— Ну, не буквально, конечно.

— А вы с Валей не очень, значит, уверены?

— Честно вам сказать — я не очень…

— Кто же вам это внушил? Уж не Олег ли Рудаков?

— Он-то в вас больше всех верит, но мы думали…

— Плохо вы обо мне думали! И вообще не узнаю я вас, Толя. Мнетесь, чего-то не договариваете, а мне всегда так нравилась ваша прямота.

— Ну ладно, тогда я действительно лучше все прямо скажу. Хотел как-нибудь поделикатнее, но у меня это не получается. В общем, вот что: очень любит вас Олег…

— Он что, сам просил вас об этом мне сказать?

— Да вы представить себе не можете, что он со мной сделает, если только узнает о нашем разговоре! А не говорит он вам этого сам потому, наверное, что считает, будто он простой рабочий и вам не пара…

— Ну знаете ли, Анатолий!..

— Это я сам так за него подумал. Попытался представить себе ход его мыслей… Он ведь с нами на эту тему не только не желает, но и запрещает разговаривать.

— А почему, собственно, он должен об этом с вами разговаривать? С какой стати? Чтобы на меня, что ли, пожаловаться?

— Ну что вы, Татьяна Петровна! Как вы могли подумать такое!

— Тогда я положительно ничего не понимаю. Особенно вашего беспокойства…

— Вы не задумались, почему Олег перешел в филиал политехнического при нашем заводе?

— Да мало ли почему…

— Причина тут одна, Татьяна Петровна, — получение диплома инженера. Хочет в дальнейшем начальником цеха стать. А ведь Олег прирожденный лекальщик. Он разницу до двух миллиметров в толщине металлической поверхности пальцами чувствует. Без всяких микрометров и микроскопов. Другие лекальщики привыкают к своим инструментам и пользуются ими не задумываясь. А Олег все готов переделать, рационализировать, изобрести заново. Да разве такие люди уходят так просто от своих верстаков с разметочными плитами, от того дела, для которого рождены, которое для них само творчество?… В общем, ни к чему ему выходить в начальство. Из-за вас он это… Поговорили бы вы с ним… А то, что вы старше его по паспорту, это ведь…

— Значит, Настя рассказала вам об этом! — восклицает Татьяна.

— Ничего она не говорила, я и сам знаю, сколько вам лет. Мне капитан Крамов сказал. Я еще подумал, говорить мне об этом Олегу или не следует? И решил, что не станет он слушать. Мало того — рассориться со мной может. Назовет не знаю просто кем, самым страшным ругательством обругает. Как же вы этого понять не можете?

— Получилось все, как в бездарном водевиле, с непременной глупой путаницей, — усмехается Татьяна. — Но вам, Толя, спасибо за участие в нашей с Олегом судьбе, думается мне только, что мы и сами во всем этом разберемся.

— Поверьте мне, Татьяна Петровна, — прикладывает руки к груди Анатолий, — никогда бы не полез в чужую душу, но Олег мой друг и такой человек, за которого я…

— Ладно уж, так и быть, прощаю вас и надеюсь…

— Клянусь вам — больше об этом ни слова! А в Благов вы когда?

— Завтра утренним поездом.

— Можно мне вас проводить?

— Передайте Олегу, что я его прошу меня проводить.

12

Зная острый, язвительный ум Дионисия Десницына, ректор долго не решался обратиться к нему, но больше советоваться не с кем. Дионисий хоть и не слишком почтителен, зато скажет все честно. Голова у него все еще светлая, а зла он никогда ни к кому, тем более к нему, ректору, не имел. В бога он, конечно, давно уже не верит но верующих не презирает, а жалеет. Ненавидит Дионисий только шарлатанов, спекулирующих на чувствах верующих. Поможет, значит, разобраться в истинных намерениях Феодосия.