Воскрешение из мертвых

Она ходит по его маленькой, чистенькой комнате, придирчиво всматривается в каждую вещь. Задерживает внимание на проигрывателе, стоящем на столе.

— Не знала я, что ты любишь музыку…

«А вообще-то знаешь ли, что люблю?» — хочется спросить Андрею.

Настя снимает большую долгоиграющую пластинку с проигрывателя, читает название: «Болеро» Равеля.

— Это моя самая любимая, — тихо произносит Андрей. — Под нее хорошо думается.

— А еще какие?

— Еще «Аппассионата», и «Лунная» Бетховена, Первый концерт Чайковского. Их мне Олег подарил.

— Ты разве и с ним дружишь? Я думала, что с Анатолием только…

— Теперь и с Олегом тоже. Они разные, но оба очень хорошие. С такими, как говорят наши заводские фронтовики, можно в любую разведку…

А она думает: «Совсем, совсем другой человек… Голос, осанка, выражения — все другое. И очень хорошо, что перевоспитание его прошло в рабочей семье, среди таких ребят, как Олег и Анатолий. Ведь я, по сути дела, бросила его на произвол судьбы, и если бы не они, неизвестно бы, как еще…»

Вдруг замечает надпись на его настольном блокноте:

«На свете нет зрелища прекраснее, чем прекрасное лицо».

— Прости, что нечаянно прочла, — кивает она на блокнот. — Чье лицо имеешь в виду, если не секрет?

— Слова эти я от Олега Рудакова услышал. Они принадлежат французскому писателю Лаббрюйеру. Для Олега такое прекрасное лицо — лицо Татьяны Петровны.

— А для тебя?

— Твое…

Настя удивленно смотрит на него: «Господи, неужели мое заурядное лицо кажется ему таким прекрасным?»

Она с трудом сдерживает себя, чтобы не броситься к нему, и не знает, что сказать.

Чтобы прервать неловкое молчание, восклицает:

— Да, совсем забыла передать тебе привет от Дионисия Дорофеевича. Была в Благове у своих стариков и забежала навестить его. Замечательный у тебя дед! Между прочим, заходил к нему кто-то из твоих заводских знакомых. Назвался Ивашиным, кажется. Передал привет от тебя, посидел с полчаса, попил чаю и ушел. В Благове у него были какие-то дела. Судя по всему, Дионисию Дорофеевичу он не очень понравился. «Нехорошие, говорит, у него глаза».

— А с виду каков?

— «В такой бородище, — заявил Дионисий Дорофеевич, — что, кроме глаз, ничего и не видно». Есть у тебя такой знакомый?

— Нет, и передать привет деду я никого не просил.

— Мне тоже почему-то визит этого бородача показался странным.

— А о чем еще говорил он с дедом?

— Удивлялся, что Дионисий Дорофеевич живет один в таком большом доме. Поинтересовался его взаимоотношениями с руководством семинарии. «И все бегал глазами, — как выразился Дионисий Дорофеевич, — по стенам, полу и даже потолку». Очень подозрительный тип. Не грабитель ли какой-нибудь?

— У деда, во-первых, нечего грабить, — смеется Андрей. — Ну, а если и вздумает кто-нибудь к нему в дом забраться, дед с ним расправится не хуже, чем какой-нибудь бравый сержант милиции.

— Ты не станешь возражать, если я буду иногда заходить к тебе? — прощаясь с Андреем, спрашивает Настя.

— Ты же сама знаешь — буду счастлив!

24

Выслушав Грунину и помолчав немного, начальник районного отдела внутренних дел перечитывает свои заметки, сделанные по ходу ее доклада, и спрашивает:

— Наблюдение за домом Кадушкиных в Корягине ничего, значит, не дало?

— Да, не увенчалось успехом, как говорится. У Каюрова либо не было нужды снова посетить свою родню, либо наблюдение за домом Кадушкиных велось не очень скрытно. Бандит этот чертовски осторожен.

Снова пауза с постукиванием карандашом по настольному стеклу. Грунина понимает: начальник нервничает, его торопят, а он ничего не может пока сообщить.

— Скоро ведь должны освободить приятелей Бричкина, осужденных за ночное хулиганство, — напоминает Грунина. — Не пригодится нам это?

— Скорее всего, Каюрову пригодится, — невесело усмехается Лазарев. — Сможет использовать их как свидетелей против Ямщикова и Десницына.

— Вы уверены, что ему это нужно?

— Честно вам признаться, не очень, — устало произносит Евгений Николаевич. — По-моему, Грачеву важно лишь в страхе держать Ямщикова и Десницына.

— Согласна с вами, Евгений Николаевич. А для этого ему и одного участника ночной драки вполне достаточно. Но когда приятели Бричкина окажутся на свободе, то осторожное наблюдение за ними сможет, пожалуй, помочь нам напасть на след Каюрова или скрывшегося от нас Панина — четвертого участника драки.

— Едва ли и это нам удастся. Скорее всего, они некоторое время вообще ни с кем не будут встречаться. К тому же Каюрову для осуществления его замыслов просто нет в них нужды. Стало быть, не только каких-нибудь поручений, но и общения с ними у него не будет.

— А какие у Каюрова могут быть замыслы?

— Чтобы строить реальные догадки на этот счет, у нас еще нет достаточных данных. Для меня пока ясно лишь одно — ему сейчас нужны высококвалифицированные мастера, а не такая шпана, как эти приятели Бричкина.

— Я тоже так думаю, Евгений Николаевич. Ну, а зачем ему нужны такие мастера, как Ямщиков? Не крестики же для верующих штамповать? На этот раз задумано что-то покрупнее.