Воскрешение королевы

Мы долго стояли у картины Прадильи. Фигура Хуаны в монашеском облачении занимала центральную часть композиции. Темная и скорбная, она вышла на удивление живой. Хуана ревниво охраняла гроб Филиппа, словно боялась, что к нему приблизится соперница. По словам Мануэля, она собиралась перевезти тело мужа в Гранаду, чтобы похоронить его рядом с королевой Изабеллой. Таким образом, Хуана надеялась, с одной стороны, оказаться в окружении верной гранадской знати, избавиться от ненавистных фламандцев, а с другой — посмертно заявить права Филиппа на престол, похоронив его рядом с королевой, и тем самым упрочить положение своего сына Карла. Однако, согласно легенде, в те черные дни рассудок Хуаны помутился от любви и горя, она приказала похоронной процессии двигаться по ночам, ибо Филипп был подобен солнцу, а два солнца не могут светить одновременно.

— Говорили, принцесса и после смерти ревновала мужа, что она не подпускала к гробу ни одной женщины, — добавил Мануэль. — Все это чушь, конечно.

Глядя на картину, я подумала, что моя мать была столь же беспомощна и столь же горда в своем горе. Осознав, что им с отцом суждено погибнуть, она, должно быть, испытала не только ужас и отчаяние, но и торжество от того, что любимый останется с ней навсегда. Мануэль пристально смотрел на меня, словно пытался угадать, о чем я думаю.

Мы перекусили в маленьком ресторанчике, в котором, по словам Мануэля, подавали лучшую в Мадриде сангрию. От вина с нежным фруктовым ароматом у меня раскраснелись щеки. После ленча Мануэль остановил на улице такси и велел ехать к нему домой.

В машине мы сидели бок о бок. На поворотах нога Мануэля невзначай касалась моего бедра. Я не отодвигалась. Дома он первым делом разжег огонь в камине. На дворе была середина сентября, но ветер дул по-зимнему студеный. Мануэль прикурил от огня и не спеша затянулся, пламя отбрасывало на его лицо пунцовые блики. Сначала он завел разговор не о Хуане, о какой-то ерунде, вроде прочитанных на неделе книг. Я испугалась, что путешествие в прошлое отменяется. Когда Мануэль спросил меня о делах в интернате, я довольно резко ответила, что школьные будни не слишком интересная тема для беседы, однако за время бесконечных утренних месс и часов молчания у меня появилось немало вопросов.

— Откуда такой интерес к Хуане Безумной? Как ты сумел узнать о ней столько, почему стал изучать ее эпоху?

— Это семейное, — усмехнулся Мануэль, пристально глядя на меня сквозь дымок сигареты. — Донья Хуана для нас что-то вроде реликвии. Я вырос на легендах о ней и в один прекрасный день захотел узнать, как все было на самом деле. Самое захватывающее в работе историка — это разоблачение небылиц, скопившихся вокруг какой-нибудь персоны.

— Значит, в твоей семье все были историками?

— Не совсем. Мои предки пособничали врагам Хуаны. Наверное, мне просто хочется искупить их вину.

Мануэль носил фамилию де Сандоваль-и-Рохас, его предки были маркизами Денья. После смерти Фердинанда Арагонского Карл I поручил дону Бернардо Сандовалю-и-Рохасу и его сыну Луису охранять Хуану в замке Тордесильяс.

— Охранять — это, как ты понимаешь, эвфемизм, — горько улыбнулся Мануэль. — На самом деле королева была узницей, полностью отрезанной от внешнего мира. Хуану стерегли преданные слуги маркиза. Она провела в заключении сорок восемь лет. — Мануэль принялся стряхивать сигаретный пепел в керамическую пепельницу с таким видом, словно в мире не существовало занятия важнее.

— Мне очень трудно такое представить, — призналась я, отправляясь на кухню налить стакан воды. — Я о Хуане почти ничего не знаю.

— Не ты одна. Мы вообще плохо знаем, как жили наши предки. Нам достаются по наследству их ошибки, но не опыт. Поверь мне, Лусия, очень скоро ты поймешь, как много общего у вас с Хуаной. Ты познаешь ее страсти, гнев, отчаяние… и, быть может, ее любовь. Вместе мы воскресим королеву к жизни. Мы найдем ответы на все вопросы. Ладно, мои условия тебе известны. Пора переодеваться.

Мануэль затянул у меня на спине шнуровку. Старинное платье оказывало на меня поистине магическое воздействие. Шелест тяжелых юбок вызывал у меня чужие воспоминания, голос Мануэля созывал души умерших. Я спрашивала себя, кем я была в прошлой жизни, какой путь пришлось проделать моей душе, прежде чем очнуться в этом теле и попасть в сумрачную мадридскую квартиру.

Мануэль стоял у меня за спиной. Выждав несколько мгновений, он негромко заговорил. Я снова была Хуаной.

В тысяча четыреста восемьдесят пятом году Арагон отвоевал у французов Неаполь. Однако наш противник не смирился с потерей. На границе по-прежнему пахло дымом, Руссильон [6]и Фуэнтеррабия [7]могли вспыхнуть в любой момент. Чтобы упрочить союз с Габсбургами и поссорить их с французским королем Людовиком XII, мои родители задумали двойной династический брак. Нам с братом Хуаном предстояло соединиться с детьми Максимилиана Австрийского и Марии Бургундской. Хуану прочили в супруги Маргариту Австрийскую, а меня готовили в жены эрцгерцогу Филиппу.