Воскрешение королевы

Горячий душ приободрил меня и окончательно прогнал боль. Я припудрила лицо, подкрасила глаза. В украшенном талаверскими изразцами подъезде я столкнулась с Маргаритой, одной из воспитанниц, в клетчатой юбке и с пакетами в руках. Маргарита была родом из Гватемалы; толстая нескладная девчонка с золотым сердцем, мы с ней отлично ладили. Я всегда до упаду хохотала над ее шутками. Увидев меня, Маргарита застыла от удивления. Она слышала от матушки Луисы Магдалены, что я совсем расклеилась.

— Вижу, тебе лучше, — улыбнулась Маргарита.

— Ерунда. У меня просто болела голова. Мигрень. Теперь все уже прошло. Я только в кондитерскую и обратно.

Чтобы добраться до кондитерской, надо было подняться в горку на улицу Аточа, ко входу на станцию метро «Антон Мартин». Интернат располагался в одном из старых мадридских кварталов, неподалеку от вокзала, Ботанического сада и знаменитого района Лавапьес. Приближалось лето, дни стали длиннее. В этот час, около пяти вечера, улицы были почти безлюдны. В Испании обедают в два пополудни, в три наступает время сиесты. В лицо мне дул свежий ветерок. Я шагала по залитой предвечерним светом улице среди квадратных зданий в кастильском стиле с ажурными металлическими балконами. На цокольных этажах бывших особняков мадридской знати размещались магазинчики, бары, подъезды со стеклянными дверями в тяжелых железных рамах. Даже в солнечный день эта улица казалась невыносимо мрачной. Кроме нашего интерната здесь находилась обитель монахинь-затворниц, полностью отрешившихся от мира, скрытый за высокими стенами госпиталь Аточа и серая громада муниципального морга. Я остановилась у витрины обувного магазина, засмотревшись на элегантные туфли, как вдруг послышался знакомый голос:

— Не может быть. Вот так совпадение.

Обернувшись, я увидела Мануэля. Он был одет так же, как в день нашей первой встречи. Под мышкой он держал портфель. Я застыла на месте, не зная, что сказать, не смея поверить, что наша встреча неслучайна.

— Мой приятель Хенаро живет неподалеку, — объяснил Мануэль. — Тот самый гид, которого я подменял. Я ему книги относил.

Потом он поинтересовался, куда я направляюсь. Покраснев как рак, я призналась, что вышла на минутку купить пирожных.

Мануэль вызвался проводить меня. Мы рука об руку побрели вверх по улице. Мой попутчик с наслаждением курил и глазел по сторонам, словно воскресная прогулка была для него в новинку. По словам Мануэля, он привык проводить выходные в огромной библиотеке в доме своей тетушки, читая или что-нибудь мастеря. Профессор обожал складывать пазлы и клеить модели кораблей.

Бесконечные толпы «роботов», послушно выполняющих обязательную программу воскресных развлечений, нагоняли на него тоску.

— А мне нравится гулять по воскресеньям, — призналась я. Интернат был неприступной крепостью, за стены которой не долетал городской шум. — К сожалению, на этот раз я свалилась с мигренью.

— Бедняжка, — ласково произнес Мануэль и осторожно потрепал меня по спине. — А пирожные точно тебе не повредят?

Я рассмеялась:

— Наоборот, сладкое пойдет мне на пользу, не сомневайся.

Посещение кондитерской доставляло мне море удовольствия. Даже матушка советовала мне пройтись. Конфеты и пирожные были моей слабостью. Вдали от родины мне отчаянно не хватало мармелада из гуайявы, который мы ели на завтрак. Гуайява росла в дедушкином саду. Мармелад из нее получался отменным.

— Тебе придется просветить меня в отношении экзотических фруктов. Стыдно признаться, но я никогда в жизни не видел гуайявы.

На перекрестке рука Мануэля вновь оказалась у меня на спине, чуть пониже плеча.

— Мне очень понравилось твое письмо, — заявил он, — у тебя прекрасный слог. Ты еще так молода, но когда я слушаю тебя или читаю написанное твоей рукой, я забываю о твоем возрасте. У тебя очень мудрое отношение к жизни.

Мы подошли к кондитерской. У прилавка толпились одетые в черное женщины в тяжелых башмаках и толстых чулках телесного цвета. Хозяин поздоровался со мной. Из печки вырывались клубы пара, пахло медом и сдобой. Я заказала любимые пирожные. Мануэль приметил на верхних полках коробки с мармеладом из гуайявы и попросил хозяина лавки достать одну. («Они очень дорогие, Мануэль», — прошептала я, придвинувшись к нему.) Мануэль попросил хозяина открыть коробку и показать нам квадратики мармелада, завернутые в целлофан. Он понюхал лакомство, а потом поднес его к моему носу. Я только вздохнула. Даже сквозь упаковку аромат глубоко проник в мои ноздри. Я не сумела отговорить Мануэля от безрассудной покупки, даже признавшись, что не привыкла к такому мармеладу, слишком густому и твердому.

— На Кубе его едят с кусочками сыра, — объяснил хозяин лавки. — Он превосходен. Бери, девочка, тебе понравится. Почему бы себя не порадовать? Ты это заслужила.

Мануэль заплатил за все мои покупки. Отчего тогда мне не пришло в голову, что столь неожиданная наша встреча едва ли могла быть счастливым совпадением?