Воскрешение Лазаря

— Ты сказал, если клад не доставать из земли, ничего плохого тогда с нами не будет.

— Ну.

— Почему же тогда твоего папу бандиты убили? Потому что он за кладом полез?

Старик заговорил медленно, подбирая слова.

— Не полез он никуда. Эх, кабы знать, от чего и в какой момент смерть за нами приходит, гораздо проще бы людям жилось… Время тогда было плохое, опасное… И потом, хоть погибли они — прадед ваш и брат его, почему ты думаешь, что не жили они хорошо? Еще как славно и счастливо жили. Такие дела тут после революции заворачивали. За советскую власть боролись, первые колхозы создавали, первую большую школу строили, чтобы ребятня учиться могла… Знаешь, сколько народу собралось к ним на похороны. В нашей станице все их любили…

— А тех бандитов поймали потом?

— Кого поймали, того на дереве вздернули. А остальные поразбежались в страхе и никогда уже больше не смели в наших краях появляться.

— Бандиты, наверное, очень злые были?

— Ну все, хватит разговоры разговаривать, басурмане. А то я сейчас стану злой…

Старик вышел из детской сильно уставшим. Путь его лежал на кухню. Там за столом сидел крепкий мужчина лет сорока и разгадывал кроссворд в журнале. В складках лба отпечатывалась напряженная работа мысли, пальцы были запущены в рыжую шевелюру, а в зубах торчал обгрызенный карандаш.

— Чего такой сумрачный, батя? — спросил он.

— Что-то не по себе сделалось, — произнес старик, — плесни-ка чего-нибудь крепкого в стакан.

Сын загремел посудой в шкафу и извлек бутыль, в которой плавали три красных перца.

— Во-во, давай ее, — одобрил старик, опускаясь к столу. — Пускай все внутри огнем обожжет, кровь по жилам разгонит.

— Про братьев, что ли, опять рассказывал? — с интересом осведомился сын.

— Про них… А как о деде твоем убиенном вспомнил, так виски и сдавило. Сколько лет прошло, а душа все болит.

— Еще бы. Это ж все на твоих глазах случилось.

— То-то и оно. Видно, до конца дней мне это зрелище не позабыть. Все простить себе не могу, что растерялся тогда. Вот он, маузер отцовский, передо мной на земле, вот он, Лазорька, к тому же раненный, напротив стоит. А я в себе силы шлепнуть его не нашел! — на глаза старика навернулись слезы.

— Ладно, батя, чего ты себя коришь. Сколько тебе лет-то было?

— Пять годов.

— Ну и что ты мог в таком возрасте против бандюги.