Воскрешение Лазаря

Мужчина недоверчиво покосился на него и спросил:

— Откуда будешь?

— Из Питера.

— А… понял… — усмехнулся незнакомец. — Ночной безобразник, осквернитель церквей.

— И вы про меня наслышаны, — не удивился Кауров. — Быстро у вас в станице информация передается.

— Да уж, — согласился мужик, — ну и как, нашел, что искал?

— Не совсем. Но я тут у вас настоящим следопытом себя ощутил. Могу посвятить в подробности моих поисков. Если интересно, конечно.

— Давай, рассказывай. Все ехать веселее будет.

Этот человек как-то сразу расположил Геннадия к себе своим видом. Наверное, все дело было в усах. У Каурова с детства усатые люди вызывали доверие. А у водителя «девятки» усы были особенные — пышные, огненные, да еще подкрученные вверх. Они делали его лицо добродушным. Эту иллюзию добродушия слегка портил, пожалуй, лишь неприятный прищур. Но, с другой стороны, как без прищура следить за разбитой, засыпаемой снегом дорогой.

Кауров повел свой рассказ с самого начала — с момента обнаружения тайника в доме деда Акима. Он испытывал потребность выговориться, обобщить вслух всю собранную информацию о Лазаре Черном.

На два автомобильных луча слетались белые мухи. Дальний свет фар разгонял тьму, сгустившуюся вокруг заснеженного шоссе. Вот так же и он, Кауров, высвечивал в потемках прошлого путь к разгадке старинной тайны.

Водитель «девятки» оказался внимательным слушателем. Он, как показалось Геннадию, даже стал плохо следить за дорогой. Пару раз лишь в последний момент резким поворотом руля успевал среагировать на большие колдобины на шоссе. А когда Кауров упомянул о портрете Лазаря Черного, нарисованном дедом Тарасовым, рыжий вдруг остановил машину и попросил:

— Дай посмотреть!

С минуту он разглядывал изображение. Потом, ни слова не говоря, вернул рисунок.

— Я не понял, ты-то кем этому Лазарю Черному доводишься? — спросил мужик, когда рассказ Каурова был окончен.

— Не знаю, — это был тот главный вопрос, на который Геннадий не имел ответа.

Некоторое время ехали в тишине. Потом водитель осведомился:

— Чего дальше думаешь делать?

— Ничего. Времени нет больше на поиски. Мне до завтра в Волгоград обязательно надо успеть.

— Так и уедешь, до конца не распутав весь этот клубок? — удивился мужчина. И добавил решительно: — Нет, нельзя это дело на полпути бросать. Сам себя винить потом будешь. Ладно, помогу тебе! Уж больно задела меня твоя история за живое. Покатаю тебя еще немного. Как, говоришь, тетку ту зовут из даниловского загса?

Кауров полез за блокнотом. При этом он попробовал протестовать:

— Право, неудобно вас напрягать. И потом, сколько мне будет стоить ваша помощь?

— Не бери в голову. От Островской до Даниловки — нисколько. И в Даниловке — нисколько. Если надо будет, и в Волгоград отвезу. А вот тут уж не обессудь — при всем уважении к твоей миссии, придется денег взять с тебя. Но три шкуры обещаю не драть… Ради такого случая.

Сказав это, водитель протянул Каурову руку.

— Будем знакомы, Павел.

Геннадий неуверенно пожал протянутую пятерню. Вообще-то он в душе уже смирился с окончанием поисков. И хотел теперь только одного — поскорее оказаться в Волгограде, в своем гостиничном номере. Но все равно был впечатлен предложением рыжего мужика. В Питере о подобном великодушии и помыслить было нельзя.

— У меня просто нет слов, — вымолвил он.

— Угу, — кивнул головой его спутник. И показал пальцем на блеснувшие впереди огоньки: — Даниловка.

Этот населенный пункт был раза в два крупнее станицы Островской. В нем даже имелась центральная площадь с четырьмя уличными фонарями и несколькими двухэтажными зданиями. Заведующая загсом Вера Панова поначалу пришла в замешательство:

— Я, конечно же, покажу вам эти старые книги смертей и рождений. Но уже поздно. Приходите завтра в загс к девяти утра.

— Мы не можем завтра, — рявкнул на нее рыжий Павел. — Уже билеты на поезд куплены. Мой друг вам пятьсот рублей готов заплатить.

Кауров покосился на нового знакомого — уж больно рьяно тот взялся за дело. Но напор Павла принес результат. Вера Никитична отвела их в канцелярию загса. Там в массивном шкафу громоздились ряды пожелтевших конторских книг.

— Вам какие годы нужны? — поинтересовалась директор. — У нас записи только начиная с 1923 года.

Кауров призадумался. Если верить письму Дарьюшки, в 23-м Лазаря Черного уже не было в станице.

— Ну, давайте первые два тома, — неуверенно произнес он.

— Нет, побольше — вплоть до 30-го года, — снова проявил активность рыжий мужик. — Мы вот как сделаем для быстроты. Ты будешь одну книжку просматривать, я — вторую, а Вера Никитична — третью. Давайте уточним, на какие фамилии внимание обращать.

— Черные, Кауровы, — произнес Геннадий. — И еще Анисимовы с Буяновыми.

Вера Панова взгромоздила на стол стопку книг. Кауров сдул пыль с 1923 года и принялся листать неприятно шершавые на ощупь страницы. В книге значились новорожденные и мертвецы не только Островской, но и других близлежащих станиц и хуторов, а также самой Даниловской слободы.